Николай Зеляк - Путешествия во времени Глеба Дронова

– Слушаю тебя, сын мой.

– В моей тюрьме содержится очень опасная преступница. Надобно исповедать, и сделать отпущение грехов, этой заблудшей овце из стада божия, перед тем, как душа её пройдёт очищение огнём. А к справедливому очищению огнём грешной души её, милосердно приговорила святая инквизиция.

Угодливо заглянул в глаза Глебу.

– Не могли бы вы, отец мой, совершить сие таинство?

Святой отец полюбопытствовал:

– Кто она, сын мой?

Дон Педро оживился:

– Она ведьма, отец мой. Матёрая ведьма! Даром, что эта фурия совсем молодая.

Бойко указал перстом в сторону городской площади.

– На площади уже полным ходом идёт подготовка к очищению её заблудшей души.

Молитвенно сложил руки.

– Я рад за грешницу. Скоро душа её предстанет перед господом, чистой и светлой, как у ангела!

Площадь монаха не интересовала. Его интересовала, приговорённая к сожжению, несчастная девушка.

– Сколько ей лет?

– Восемнадцать, отец мой.

Монах иронично усмехнулся.

– Действительно, очень матёрая преступница.

Посмотрел прямо в маленькие, маслянистые глазки главного тюремщика.

– В чём вина её?

Дон Педро поднял глаза к небу.

– О, на её душе тяжкий грех.

– Какой?

– Она лечила людей разным зельем!

– Ну?

– И люди выздоравливали!

Монах, неожиданно для тюремщика, спросил:

– Что же в этом плохого?

Тюремщик удивлённо посмотрел на божьего слугу.

– Как это, что плохого? Святые отцы учат, что людей надо лечить смирением и словом божьим. Остальное – от лукавого. Господь сам решает, кого оставить на земле, а кого взять к себе, на небо.

Ещё раз поднял глаза к небу.

– И это справедливо!

Доверительно прошептал:

– А ещё святые отцы говорят, что те, кто приобщился к зелью, продали душу дьяволу.

Монах немного задумался и, нахмурившись, решительно произнёс:

– Сын мой, веди меня к осуждённой!

Они вошли в помещение тюрьмы. У входа, переваливаясь с ноги на ногу, стояли четыре дюжих, свирепых на вид, охранника. Они были заточены на то, чтобы впускать человека только внутрь здания. Выпускали же наружу его, преимущественно, с разрешения начальника. Здесь же, слева от входа, помещались апартаменты самого дона Педро. О чём он, не без гордости, поведал святому отцу.

Прошли в глубину длинного сумрачного коридора. Им встретились ещё пара стражей тюремного порядка, которые бесцельно бродили туда-сюда. В самом его конце остановились. Главный тюремщик, на полном серьёзе, обратился к хлипкому охраннику, караулящему дверь.

– Агэпито, она не пыталась тебя очаровать?

Дронов, мельком глянув на втянутые вовнутрь губы и грудь стражника, для себя определил, что начальник беспокоится зря. Таким кавалером женщина вряд ли соблазнится. Даже, если женщина эта из темницы.

Агэпито бодро ответил:

– Нет, дон Педро. Ведьма вела себя тихо, как мышь.

Дон Педро, по-отечески, положил свою руку на узкое плечо охранника.

– Открой темницу, пусть святой отец исповедует преступницу. После того, как святой отец уйдёт, закрой её снова и стой в карауле, у двери, до тех пор, пока за ней не придут. Понял, меня?

Агэпито усердно боднул головой.

– Понял, дон Педро!

Дон Педро ушёл к себе, а слуга божий прошёл в темницу, притворив за собой дверь. В камере царил сумрак. Её освещало лишь маленькое оконце, размещённое под потолком. Дронов с трудом рассмотрел затворницу. Она сидела на грубо сколоченной скамье и отрешённо смотрела в пол. На вошедшего монаха не обратила никакого внимания.

Глеб подошёл к ней и легонько прикоснулся к её плечу.

– Дитя моё, как тебя зовут?

Девушка подняла голову. Дронов поразился её красоте. Её густым и тёмным волосам, которые рассыпались по плечам. Её огромным, синим глазам, в которых застыла тоска. Её чистому, юному лицу, которое словно окаменело.

Пухленькие губки едва шевельнулись.

– Изабелла…

У Дронова сжалось сердце, но он продолжал разыгрывать роль «святого» отца.

– Скажи мне, дочь моя, в чём обвиняют тебя? Неужели только в том, что ты такая красивая?

В глазах девушки отразилось удивление. Она не ожидала услышать из уст святого отца такую ересь.

– Меня обвиняют в том, что я лечила людей травами.

– Кто научил тебя этому искусству?

– Бабушка…

– Бабушка? И её душу, за это занятие, святая инквизиция тоже очистила огнём, так, дитя моё?

Узница покачала головой.

– Она лечила тайно. Святая инквизиция о том не ведала.

Монах тихо, но твёрдо произнёс: