Кроме одного: « печаль последней встречи ». Не верю этим словам. Ты, которую знаю я, не сказала бы так. Печаль – не печаль, а нечто иное. Как любовь синеглазого – не любовь…
Монастырь. Вот что это такое! Печаль – намек на монастырь! Ульяна Печальная – сестрица смерти, Праматерь без потомков. Ты уходишь служить Ульяне Печальной!
– В чем дело, девочка? Эта кобыла – компания лучше меня?
То был синеглазый Моран. Мне захотелось ответить: «Уж верно лучше – Луна не лжет!», или вовсе уйти, не сказав ни слова. Но яд струился в жилах, и я была как будто не я… Не одна я, а двое. Во всем есть подвох, во всех… Отчего мне нельзя?! И я сказала игриво:
– Как вы меня нашли? Неужели, следили?
Мы с Луною ушли на луг за рощу, из дому нас было не видать.
– Не нужно следить, чтобы понять твою душу. Я подумал, куда пошел бы сам, и направился туда.
– Так, стало быть, вы видите меня насквозь?
Я улыбалась, вся сияла. После годов при дворе это нетрудно.
– Ты – как я, – сказал Моран. – Вот и вижу.
– Тогда угадайте, о чем сейчас думаю?
А думала я о неискренности, которая хуже змеиного яда. Еще – о кинжале, что висел на поясе Морана. Ему – под левую руку, мне, стало быть, под правую.
– Вот о чем, – ответил он, взял меня крепко за плечи и поцеловал.
И ты, наверное, скажешь: дурочка Бекка. Будешь права. Что было у меня в голове – все вылетело. И яд испарился… Я скажу: когда целуешь человека – чувствуешь, любит он или нет. А ты скажешь: глупость, – и снова будешь права. Я чувствовала лишь огонь и сладость, и боялась, что он меня выпустит.
Но оправдаюсь одним: чего не должно было, того не случилось. В нужный миг я сказала: «Нет». Я умею – годы при дворе, опять же. И Моран послушался. Даже удивительно! Конечно, скажи я отцу – и ни один западник не встретил бы утра… Но откуда-то знала: Морану плевать на это. Если отступился, то не из страха.
– Свобода?.. – спросила я.
Он ответил:
– Поехали.
Мы сели на лошадей и пустились в дорогу. Ни «куда», ни «зачем» – не было этих глупостей. Засмеркалось, стемнело, взошла Звезда. Упала прохлада, голосили жабы в озерцах, пели сверчки. А мы молчали. Не хотелось болтать. Простор, ночь, луга… мир бездонный, как небо… а слова – они такие тесные.
* * *
Отец запер меня в комнате и приставил охрану. У него были все основания так поступить, ведь вернулась я на рассвете. Наши рыцари сбились с ног, разыскивая меня в окрестностях Лейси. Я понимала, чем грозит эта история: лично мне – ничем. Сказала:
– Папа, прошу тебя, не делай ничего! Моран не виноват. Во-первых, меж нами ничего не было, только прогулка. Верь мне. Во-вторых, поступала по своей воле, не по принуждению. И в-третьих, если думаешь, что через меня он хотел что-то выведать, то это не так. Мы едва перемолвились дюжиной слов.
– Кое-чего недостает, – ответил отец.
– Прости меня, папа.
Он кивнул:
– Дикари останутся живы, а ты останешься в комнате.
И запер.
Чего я точно не люблю, так это вздыхать попусту. Ах, они уедут прежде, чем я выйду… Ох, больше его не увижу… Ах, мое сердце разбито… Это не по мне.
Ночь была красива, и я вспоминала ее с улыбкой. Думала: таких еще много будет. Западники приехали подружиться, и раз уж сами протягивают руку – то отчего бы нам ее не пожать? Письмо, что получил отец, сделало нас сильнее. Значит, западники будут сговорчивы, и мир наверняка состоится. Они станут нам добрыми соседями, как Шиммери. Я смогу видеть его. Не хочу думать о замужестве… Слишком еще памятно: «Нарекаю своей невестой Минерву…», слишком больно. Но видеть Морана я смогу. Оседлаю Поля и проеду Пастушьи Луга насквозь, чтобы его увидеть. Двести миль в одиночку. Он, конечно, ничего не скажет – но и не нужно! Ехать ради встречи – это и есть счастье. Главное, чтобы был мир… а он теперь будет.
Мне приносили еду. Однажды я увидела в раскрытую дверь отцовского рыцаря, Гейджа – тот стоял на страже. Я доверяла Гейджу, а он очень уважал меня. Позвала, попросила ответить.
– Что угодно, милая леди.
– Сир Гейдж, что вы знаете об этом шаване Моране?
– Западники – дикари, – сказал рыцарь. – Рейс зовется графством, но это никакое не графство, а кусок земли, кишащий налетчиками, конокрадами и кочевниками. Если не держать этот сброд железной рукой, то он перебьет сам себя. Но на беду нам вышло так, что именно сейчас Рейсом правят железные руки, потому Рейс – опасная сила. А рук, что держат вожжи, две: правая – граф Дамир, левая – шаван Моран.
– Хотите сказать, он – ровня графу?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу