Тим Леббон - Конг - Остров Черепа

– Мы ведь всего-навсего кабинетные ученые, – добавил Ранда. – Нам нужен опытный человек – на случай, если что-то пойдет не так.

– Если что-то пойдет не так… – задумчиво проговорил Конрад. – Верно.

Сделав еще глоток, он грохнул бокалом о стол.

«Дело сделано», – подумал Ранда. Теперь он мог бы облегченно вздохнуть: экспедиция стала еще на шаг ближе. Но радость омрачали мысли об истинных причинах, в силу которых им был нужен этот человек. Он был не только следопытом, но и превосходным бойцом, убийцей. Он прекрасно знал джунгли, но не имел ни малейшего представления о том, что может ожидать их на этом острове.

Обманывать было очень неприятно, но пока что иначе не получалось. Со временем он посвятит Конрада в истинные цели экспедиции. Оставалось лишь надеяться, что он успеет сделать это до появления первой реальной опасности.

В сравнении с теми местами, куда им предстояло отправиться, этот грязный и дымный бар внезапно показался ему сущим раем земным.

Взглянув в глаза перепуганной девочки, Мейсон Уивер пожалела о том, что не слепа. На фотоснимках все выглядело намного ярче, чем в жизни. Она помнила, как увидела эту девочку, стоявшую на фоне развалин разнесенной бомбежками деревни и смотревшую на нее. Ей стало тоскливо, она сделал снимок и двинулась дальше. То был всего лишь миг среди многих других, таких же ужасных мгновений, и через несколько минут девочка исчезла из ее памяти.

Теперь, глядя на изображение, проступающее на фотобумаге в кювете с проявителем, в свете красного фонаря, Уивер понимала, что этот кадр способен тронуть сердца целых народов.

«Конечно, ты не звала меня к себе в гости, – думала она, глядя в глаза девочки. – И совсем не обрадуешься, если узнаешь о существовании этого фото». Все это она видела во взгляде девочки, и прекрасно понимала ее, потому что и сама думала и чувствовала то же самое.

Все, чего Уивер хотелось от жизни, – это держаться в тени, поэтому большую часть своей жизни она пряталась за фотокамерой.

Наверное, причиной всему этому послужил отец. Она редко размышляла о прошлом, но в минуты воспоминаний на нее накатывало… нет, не злость, не сожаление, скорее – вязкая, тягучая тоска. Отец был добрым человеком, но, при всей своей доброте, неизменно – с детства и до самого начала взрослой жизни – ухитрялся вызывать у юной Уивер тревожное чувство уязвимости, незащищенности. Он всегда желал своей единственной дочери самого лучшего. Ничто и никогда не было достаточно хорошим для нее – включая и то, что делала она сама, и то, что делали те, кто ее окружал. Если она плохо справлялась с контрольной в школе, отец винил в этом школу, но в его тоне она всегда чувствовала невысказанный упрек в собственный адрес – неважно, реальный или воображаемый. В стремлении создать из дочери женщину своей мечты он забыл учесть хоть какие-нибудь ее собственные желания. То была настоящая диктатура, пусть он и желал ей только добра, и, когда Уивер доросла до понимания и осознания всего вреда, который может нанести ей его родительская власть, было поздно. Весь возможный вред уже был нанесен.

Отец умер, когда ей исполнилось шестнадцать, и она сразу же почувствовала себя невидимкой, таким же бесплотным духом у его смертного одра, как и он сам, витающим из комнаты в комнату, но не замечаемым никем из собравшихся на поминальное бдение. Мать сутки напролет простояла у плиты, готовя бесчисленные чашки кофе для скорбящих, а ни братьев, ни сестер у Уивер не было. Поэтому она просто бродила в одиночестве по дому, словно в непрестанных поисках чего-то неуловимого – может, какой-то вещи, а может, места, – нигде не находя покоя и уюта.

Через полгода она отправилась в колледж, покинув родной дом, и с тех пор возвращалась туда лишь изредка – и то ненадолго. И все это время, по сей день, искала эту вещь, это место. И только глядя на мир через объектив камеры, чувствовала, что вот-вот найдет.

Уивер слегка пошевелила фотографию в кювете, выжидая, когда ее пора будет вынуть.

Зазвонил телефон на стене. Она ждала звонка весь день, и более неподходящего момента придумать было невозможно. Если передержать снимок в проявителе, он будет безнадежно испорчен, а она уже понимала, что это – один из лучших кадров за всю ее жизнь.

– Ну давай же, давай, – пробормотала она, легонько полоща фото в кювете.

Телефон едва не лопался от нетерпения.

Едва подошло время, она выхватила снимок из кюветы, бросила в другую – с водой – и сорвала трубку с аппарата.