Владимир Васильев - Сокровище «Капудании»

Осталось только назначить отправную точку.

– Поненте делать нечего, – сказал Ральф уверенно. – Гор там нет.

По-моему нужно идти к Боспору, а оттуда – леванте, вдоль побережья.

Если понадобится – до самого Меотидского пролива. Если не найдем до той поры – значит это не наши воды.

– Согласен, – кивнул Чапа. – А вы, уважаемый?

– Что ж, – Фример не стал перечить. – Если вы так считаете, давайте попробуем. Александр?

– Я согласен, дядя. Утверждаю, так сказать, и благословляю сей план.

И если у нас больше нет ничего достойного обсуждения – я бы предложил закруглиться. Мо?чи нет, хочется наверх, на ветерок. И еще я бы винца холодненького выпил. Немного.

– На том и порешим! – подытожил Фример. – Курс – на Боспор!

– А мы туда и держим, – усмехнулся Чапа. – Видите ли, господин Фример, у нас большинство походов так и начинаются: курс на Боспор, а там будет видно…

И Чапа довольно хохотнул. Настроение у него было лучше некуда.

– Баста! Наверх! – скомандовал Фример. – А еще нужно приготовить нам постели. И Исмаэля устроить подобающим образом.

– Я распоряжусь, – пообещал Чапа. – Все сделаем в лучшем виде, господин Фример, не сомневайтесь!

К вечеру ветер начал помалу закисать. Чапа сперва распорядился добавить парусов, потом долго глядел на дымку, застлавшую горизонт. А после обернулся к Зимородку, который отдыхал под флоком.

Многозначительно так обернулся.

Ральф и сам видел, что к закату ветер окончательно скиснет. Барашки с волн давно пропали, да и волны стали ниже, ленивее и беспорядочнее.

Надвигался штиль.

Это заметили все – и Фример, и Исмаэль, и вышедшие покурить солдаты.

– Тысяча чертей, – пробурчал толстяк-капитан, приставив ко лбу ладонь и изучая небо. – Штилеет. Торчи тут…

– По-моему, это лучше шторма, – легкомысленно заметил Александр, явно намереваясь присоединиться к Ральфу на прове. – Сухо, не болтает…

Чего еще?

– Не скажите, Ва…

– Дядя!

– Ах, да! Не скажите, Александр. Даже не особо бывалый моряк вам подтвердит: любая буря лучше штиля. С бурей можно бороться и если капитан умел, а корабль хорош – много ли беды в буре? Зарифились и пошли помалу… А в штиль люди с ума сходят.

– Вероятно, потому что им занять себя нечем, – предположил Александр.

– Именно, любезный мой племянник! Именно поэтому – в штиль нечем заняться, от безделья с ума и сходят!

– Пытливому уму всегда есть, чем заняться, – довольно безапелляционно заявил Александр. – Пойду-ка я к Ральфу. Что-то он там со своей кисой затевает…

Тут вмешался Чапа:

– Прошу прощения, господа, но штарха сейчас лучше не трогать. Он занят.

– В смысле? – не понял Александр. – Почему вдруг занят?

– Ну, штиль же, – проникновенно пояснил Чапа, всплеснув руками.

Никто из альбионцев ничего не сообразил. Александр недоуменно переглянулся сначала с Фримером, потом с Исмаэлем. Но в словах каморного было столько убеждения, что потревожить Ральфа никто так и не рискнул, все наблюдали издали, от средней мачты – Александр даже запомнил, что на «Гаджибее» она зовется майстро-шеглой.

Кассат взобрался на банберс, словно обычный домашний кот на балконные перила, прошел немного вперед и улегся на бастуне.

– Че это он на утлегарь полез? – отчего-то шепотом спросил Фример, обращаясь к Чапе.

– Куда?

– Ну… вон то дерево, по-нашему зовется бушприт, а накладка – утлегарь.

– А… По-нашему – банберс и бастуня. Ветер творят, господин Фример.

Глядеть – глядите, а вот близко лучше не подходить.

– Что творят? – Фримеру показалось, будто он ослышался.

– Ветер.

– А… – протянул Фример и осекся.

Ральф встал позади кассата, затем медленно воздел к небу руки. Воздух меж его ладоней словно бы загустел, стал текучим и зыбким – так в жаркий полдень над песками шевелится горячее марево. По шерсти кассата вдруг побежали, сухо потрескивая, яркие даже при дневном свете искры. Ральф все стоял; меж его ладоней, похоже, рождался миниатюрный вихрь. А несколькими секундами спустя Ральф отпустил этот вихрь; движение его было совершенно однозначным – так отправляют в небо ручных голубей.

Сантона ощутимо вздрогнула. Затрепетали, будто живые, паруса. Фример с удивлением обернулся, торопливо приблизился к борту и глянул назад, за корму.

Их догонял порыв, четко видимый по ряби на поверхности моря. Порыв ветра, немыслимый в установившемся спокойствии. Безмерно одинокий – а ведь порывы никогда не гуляют в одиночку.