Александр Громов - Мягкая посадка. Год Лемминга. Менуэт святого Витта

— Пристегнитесь.

— О? Ах да, сейчас… Где же это есть?.. Вот так? Теперь корректно?

Странный у него акцент.

— Бойль, — сказал он.

— Что?

— Святослав Меррилл Бойль. Э-э… Святослав Теодорович. Бойль. Я представляюсь.

— Ясно, — довольно по-идиотски сказал я. — А где Мариотт?

Старикан заморгал сильно прореженными ресницами.

— Простите, я как-то не совсем…

— Ничего, — сказал я. — Это я шучу. Очень приятно.

— Приятно шутить?

Я отмолчался. Трудно разговаривать с бестолковыми. Мы проскочили под линией надземки и свернули влево. Тут было людно. Со стороны Тувинской двигалось, сворачивая на Золотарную, какое-то христианское шествие и качались мерзлые хоругви, а слева на пространстве от Междурядной до Но-ворожонной толклись сразу две толпы. В первой выл проповедник, время от времени вздевая длани туда, где, по его понятиям, пряталось за облачными слоями светило, и, подвывая в унисон, в облаках выдыхаемого пара качались в трансе язычники. Это теперь модно. Рядом бурлил митинг Лиги перемен, собирающейся, как следовало из транспарантов, принудить правительство к установлению для всех без исключения жителей Земли Всеобщей территориально-климатической справедливости путем уменьшения угла наклона оси вращения планеты к эклиптике. Чувствовался общий боевой настрой, и абсолютное преобладание дубоцефалов в обеих толпах бросалось в глаза без всякой оптики. В переулке, скромно приткнувшись к обочине, пребывали: малый полицейский броневик на воздушной подушке и с вертящимся многоствольным газометом на крыше, полицейский же фургон с решетками и двухэтажный автобус «скорой помощи» — ждали начала драки. Может быть, полиции сегодня удастся взять одного-двух адаптантов — и то хлеб. Наше счастье, что далеко не все адаптанты успели объединиться в стаи.

Если бы все — тогда…

— Что они делают? — спросил Бойль. Он крутил головой так, будто впервые это видел. Интересного типа я к себе посадил.

— Вон те? Молятся Яриле, или кто там за это ответственный, чтобы солнце грело пожарче. Им недостаточно.

— А вам? — немедленно спросил он.

— Мне тоже…

— Тогда почему же вы не молитесь?

Кажется, этот дед поставил себе задачей надоесть мне как можно быстрее.

— Вас куда подбросить? — спросил я.

— Подбросить? — Он заморгал и посмотрел вверх. — Зачем?

— Подбросить — в смысле подвезти. Это идиома.

— А, да-да. Куда-нибудь. Где можно жить.

Час от часу не легче.

— Я ищу, где можно жить, — уточнил он. — Отель или квартиру. Все равно.

Это уже конкретнее.

— Вы приезжий? — спросил я.

— Из Кембридж, — сказал он. — Я соотечественник. Мой багаж в… эйрпорт.

Мы вынеслись на набережную, и на повороте противно завизжали шины.

— В аэропорту, — сказал я. Он кивнул. Все равно было непонятно, почему он искал отель возле вагоноремонтного завода и вообще как он там оказался в своем жеваном пальто. Но тут его прорвало, и он затарахтел как заводная шкатулка, без умолку. Что-то о том, на какую долю он русский, а на какую просвещенный мореплаватель, и как он всю жизнь хотел здесь оказаться, и его родители тоже хотели, и почему он не мог приехать раньше, а теперь вот приехал и очень рад, потому что перспективы работы в Институте антропологии Академии наук, потому что давняя мечта вернуться именно с этими перспективами… Ну и ладно. Я слушал вполуха: пока машина шуршит по набережной, отвлекаться вредно для здоровья. Тут есть пара таких мест, куда нога человека не ступает без острой необходимости. Вот, кстати, первое…

Пусто. Никого нет. Даже как-то странно.

— У нас лучше? — спросил я.

Он не сразу понял. Потом приподнял костлявые плечи, почему-то сперва одно, потом другое. Это выглядело забавно.

— Везде одинаково.

— А-а, — сказал я, следя за дорогой и особенно за обочинами. — А как там одинаково?

— Туман, — сказал старик. — Туман, смог. Как в девятнадцатом столетии, даже хуже. Только снега не так, как здесь. Иногда тает.

— Да здравствует Гольфстрим, — кивнул я. — А адап-танты?

Он только пожал плечами — опять поочередно. Очевидно, хотел сказать, что этого добра и там хватает.

— Как вы думаете, они все-таки люди?

— Что вы имеете в виду? — спросил он. — Генетически или социально?

— Генетически. Социально — тут все ясно.

— Вряд ли, — подумав, сказал Бойль. — Э-э… вряд ли ясно. С обыденной точки зрения они, разумеется, не люди, а… изродки. Я правильно сказал? Выродки? Да-да, именно выродки, благодарю вас, я осказался… Оговорился? Да-да. Однако по их социальному поведению их, вероятно, все еще следует относить к людям, нравится это нам или нет. Пусть к самым отвратительным людям, какие когда-либо оскверняли земную поверхность, но все-таки, извините, к людям…