Александр Лазаревич - Феномен Д.Л.Ч. или Таинственное исчезновение Костика Чебурашкина

БЕРМУДСКИЙ: Дело даже и не в одежде. Я не верю, что этот тип Чебурашкин, хотя, возможно, некоторое чисто внешнее сходство и имеет место. Но настоящий Чебурашкин был пламенным борцом за трудовую дисциплину, и он никогда бы не позволил себе три месяца не ходить на работу, шататься неизвестно где, а затем вот так вот придти и сказать «здрасте»!

ЧЕБУРАШКИН: Генрих Осипович! Я полностью осознаю, как огромна моя вина перед обществом! Она легла тяжким грузом на мои плечи! Я готов понести любую кару! Я потому-то и пошел сразу к следователю. Я готов на все, чтобы искупить свою вину! Режьте меня, казните меня, отдайте меня на растерзание диким зверям, пытайте меня огнем, пошлите меня на картошку, я на все согласен!

Моя вина неизмеримо огромна, но я не виноват! Так вышло! Печальное стечение обстоятельств принудило меня…

Позвольте мне рассказать как все произошло.

Вы помните тот день, когда я поранил себе шею скоросшивателем? Меня тогда отвезли в больницу, сделали переливание крови. Мне стало так хорошо-хорошо… Но что было со мною дальше я не знаю. Полный провал памяти. Я только помню, что я лежал среди какого-то металлолома, и все вокруг тряслось. Как будто я ехал на машине, и эта машина подпрыгивала на ухабах. Над головой синело вечернее небо. Потом все затихло, как будто машина остановилась. Затем раздался какой-то шум, грохот, небо опрокинулось, я полетел куда-то вниз, в бездну, и этот металлолом падал на меня сверху.

Потом опять провал памяти. Наверное, я спал. Да, скорее всего я спал, потому что если бы я не спал, то не смог бы потом проснуться, а то, что я потом проснулся, я помню совершенно точно. Я проснулся, точнее меня разбудили. Два мужских голоса. Один тихо сказал: «Осторожней, сначала получше расшнуруй ботинки, а то еще разбудишь его.»

«Ладно», — ответил другой.

У меня ужасно болела голова. Я не мог пошевелить пальцем — руки и ноги были как будто налиты свинцом. Кто-то тянул меня за ногу. Кажется, с меня стаскивали ботинки.

Я попытался открыть глаза, но веки были словно склеенные. Наконец мне удалось распечатать один глаз, но все было как в тумане.

Первый голос сказал: «Говорил же тебе, идиот, осторожней! Вот он теперь просыпается!»

Второй голос выругался по-матерному, и я почувствовал, что с меня торопливо стаскивают брюки.

Я хотел что-то спросить, но язык не слушался. Он был таким большим и тяжелым, словно туда зашили булыжник. Вместо собственного голоса я услышал неясный хрип.

Открытым глазом я увидел, как надо мной склонилась какая-то небритая рожа с красным носом и сказала: «Во нализался-то! Не гляди что в очках! Интеллигенция, а туда же! Не умеешь пить — не берись! А пиджак-то какой хороший! За такой пиджак десять пол-литровок отвалят, не меньше!» И он начал стягивать с меня пиджак. Дальше я опять ничего не помню.

Во второй раз я проснулся уже от холода. Было раннее, раннее утро. Солнце еще не взошло, но было уже довольно светло. Я приподнялся на локте и огляделся. Вокруг меня валялась какая-то старая рухлядь, металлом какой-то. Городская свалка в общем. Кругом безлюдно и тихо. Меня пробирал озноб от холода. И тут я понял… я понял, что… н-нет, я не могу при дамах…

АГНЕССА: Ничего, ничего, здесь все свои.

ЧЕБУРАШКИН: Я понял… о-ох… я обнаружил, что лежу совсем голый на холодной сырой земле…

АГНЕССА: Как?! Совсем-совсем голый?!

ЧЕБУРАШКИН: Да нет, ну, не то, чтобы совсем-совсем, но на мне остались одни лишь тр… э-э, то есть очки.

Лежу я значит таким образом, и вдруг где-то совсем рядом, за соседней кучей металлолома, женские голоса. Они приближались, они шли прямо на меня. Естественно, я не мог предстать перед дамами в таком виде.

Неподалеку виднелся лес, и я метнулся прямо к нему, и скрылся в кустах. Вскоре я увидел этих женщин. Они шли с корзинками в лес, по грибы. Чтобы не попасться им на глаза, мне пришлось отступать все дальше и дальше в заросли. Отступая, я чуть не наткнулся на вторую группу грибников, мне пришлось изменить направление отступления, и я чуть-чуть не вышел еще на одних. И так мне в то утро пришлось много раз менять направление, что я совсем заблудился в этом проклятом лесу.

Весь день я потом бродил по лесу, но никак не мог найти ни одного признака цивилизации. Лишь к вечеру, совершенно обессилив от голода, я вышел к какой-то деревне.

Я нарвал несколько веток с густой листвой, и прикрываясь ими, а также покровом ночной темноты, я вышел из зарослей и направился к деревне. Осторожно, стараясь остаться незамеченным, я пробирался огородами к человеческому жилью.