Ефим Зозуля - Мастерская человеков

- Это не чернозем.

Затем он взял соху и пристально разглядел ее. То же самое он сделал и с другими сельскохозяйственными орудиями.

Один из присутствовавших, очевидно, так как трогать макет было всем, кроме крестьянина, строго запрещено, не удержался и взял в руки свинью. Его заинтересовало, как она ловко сделана. Воск был действительно очень натурально раскрашен, и вообще статуэтка была превосходно сделана.

Человек, взявший статуэтку в руки, вовсе не хотел забрать ее. Он только хотел рассмотреть ее поближе. Но эта неосторожность едва не испортила всего опыта.

Крестьянин застонал так громко, что некоторые отодвинулись от макета. Он сжал кулаки, затем, открыв рот, произнес несколько ругательств. И даже когда свинья была поставлена на место, он все еще продолжал, ругаясь и тяжело дыша, с крайним беспокойством, водить глазами по линии, мысленно соединяющей восковую свинью с человеком, взявшим ее в руки. Он долго не мог успокоиться. Его внимание было отвлечено от земельного участка и всего, что на нем находилось. Он смотрел, не видя людей, поверх границ макета. Он выражал даже тенденцию заглянуть под стол, на котором стоял макет. Он был явно обеспокоен наличием враждебных сил, могущих покуситься на его владение. Явное доказательство было налицо: ведь чья-то рука протянулась и попыталась забрать свинью! Он не видел, кто это сделал, ибо капли, примешанные к солям, сосредоточили целиком его внимание на освещенном участке, а способность воспринимать окружающее была в нем временно атрофирована.

Он очень долго не мог успокоиться. Он страдал. По обе стороны носа явственно легли морщины. Две морщины избороздили также и лоб его.

Мучительное беспокойство и острая боязнь потерять собственность вошли в его сознание одновременно с фактом приобретения собственности. Он распростер шире руки. Он хотел ими обнять макет. Но это, конечно, было невозможно. Острая боязнь потерять полученное сообщила крайнюю обеспокоенность всем его чертам. Он тянулся пальцами к топору, вилам и винтовке, висевшей в раскрытом макете дома на стене.

Капелов подозвал Муреля и тихо спросил его:

- Как вы думаете, что теперь делать? Собственность уже вошла в его сознание. Продолжать ли исследование в этом направлении? Забрать ли у него курицу или лошадь?

- Нет, по-моему, пока не надо этого делать. Посмотрим, как будут развиваться дальше собственнические инстинкты.

Крестьянин продолжал блуждать по макету и особенно по его краям. Он искал каких-то средств и путей для защиты своего владения.

Было тихо. Никто не мешал развитию чувствований собственника. Наконец крестьянин кое-как успокоился. Он освоился со своим владением. Он уже привык к своим вещам. Он бережно переставил лошадь на другое место, запряг ее в телегу, поехал с ней по дороге, привел к мельнице, из мельницы взял мешочки с мукой (и ловко же делают в Москве макеты!), привез их в амбар, там их бережно сложил, крепко запер дверь, два раза потрогал замок... Затем вывел из стойла корову, поставил её на пастбище, играл с сельскохозяйственными орудиями, пахал, косил, трогал деревья, гладил пальцами травку, тоже очень ловко сделанную, рассматривал внутренность дома, останавливался на подробностях... От времени до времени он открывал и закрывал рот, высовывал язык, как это делают некоторые люди во время письма или кропотливой работы.

- Ну, как определить, в чем заключается чувство собственности у крестьянина-единоличника и насколько глубоко оно сидит в нем? Пока опыт протекает неопределенно, - сказал Капелов.

Мурель бодро возразил:

- Ничего. Исследуем. Опыт на то и опыт, чтобы относиться к нему терпеливо. Пусть он еще вглядывается в свое владение. Любование собственностью - это еще не самое страшное и не самое отрицательное в гамме собственнических чувств. Это любование состоит из радости, привычки, обеспеченного отдыха, стремления к уюту, конспиративной по существу, но понятной тяги каждого человека к знакомым вещам. Может быть, тут есть и эстетические моменты. Ведь можно же любоваться и предметами общественного пользования! Например, когда я ходил в публичную библитеку, я ни одной секунды не думал, совершенно не желал, чтобы она была моей. Я не испытывал никакой собственнической ревности к книгам и библиотечной мебели. Я охотно и радостно признавал право всех пользоваться библиотекой и в то же время я любил ее уют, ее порядок, распланировку, любовался ею, меня тянуло приходить в нее. Вообще, можно любить - и очень сильно - общественные учреждения. Ведь люди любят школу, театры, клубы, фабрики и так далее. Я лично часто любуюсь многими общественными местами. Например, я, как и все, любил многие улицы, сады, площади. Я чувствую, что связан с ними. В то же время нисколько не сержусь, когда скамья, на которой я хочу посидеть, временно занята другими. Я знаю, что она рано или поздно освободится, и я смогу на ней посидеть. Словом, я хочу сказать, что это любование сельскохозяйственным живым и мертвым инвентарем, которое мы наблюдаем в этом крестьянине, еще не является основой собственничества. Так можно любоваться, работая и в коллективном сельском хозяйстве, можно любоваться инвентарем и всем остальным, являющимся не единоличной собственностью, а собственностью коллектива. Интересно проследить те моменты, когда начинаются подлинные собственнические чувства, то есть этот психоз, который возведен в закон капиталистическим миром, а именно-сознание, что это "мое". Вот как это сделать? Как его вызвать в чистом виде? Оно, это сознание, ведь доходит до абсурда!..