Ефим Зозуля - Мастерская человеков

Юноши согласились на это с той серьезностью и деловитостью, которая впоследствии определила стиль работ и быта первой в мире Мастерской Человеков.

Глава четвертая

Капелов никак не мог оправиться от всего, что с ним произошло. Безмерная тоска по жене и дочери, нечеловеческая по силе жалость к ним, страшная картина их убийства стояла в памяти и жгла. Двое суток-без сна и пищи - он бродил по городу, по моргам, больницам и кладбищам и искал свою несчастную семью. Но не нашел. От нее не осталось никаких следов. Дом сгорел, а куда девались истерзанные трупы, никто не знал.

Капелов исхудал, плохо ел, не спал. Его часто лихорадило. Часто безудержно дрожали и дергались губы и левый глаз.

Обида - огромная обида - угнетала его. Но, кроме этой большой обиды, жгла и другая, поменьше, но всетаки тоже обида. Его глубоко оскорбило нежелание Латуна оживить его семью. Правда, вряд ли ее можно было бы найти, но ведь он отказался до поисков. Почему он так небрежно и грубо отклонил его просьбу? Разве можно так?

Затем неприятнейший разговор о повороте головы.

Уж раз оживил человека, так доведи дело до конца. Вот он не может повернуть голову. Кому нужно, чтобы он был лишен возможности поворачивать голову?! Это так неудобно и нелепо. Кстати, Ориноко тоже хорошенькая штучка. Полез с подхалимской речью! Ах, как тяжело зависеть от людей!.. Как тяжело!

Правда, надо бы быть благодарным Латуну за то, что он оживил его, но все-таки семью он тоже мог бы оживить и голову тоже мог бы подправить. Это ничем не оправданная черствость со стороны Латуна. Тоска переполняла Капелова. Он часами думал над жизнью, и думы его были печальны.

Во время поисков он пережил еще одно потрясение: он встретил своего убийцу!

Поразительно! Зверь нисколько не изменился! На лбу его алела шишка это от лампы, но больше никаких изменений не было! Вот эти сжатые губы, будь они прокляты, этот, в общем, спокойный заурядный облик - кто бы мог подумать, что этакий тип будет резать горло человека, как ни в чем не бывало, вскрывать череп, как арбуз!.. Что происходит, в самом деле?!

Убийца не узнал Капелова. Он прошел мимо - хорошо одетый, спокойный. Что это был за человек?

Почему он убил его? Как он попал на его квартиру вместе с бандой погромщиков?

Капелов, конечно, следил за ним и узнал, где он живет. Точно узнал. И записал адрес.

О! Он придет к нему, к своему убийце. Он придет?

Он поговорит с ним! Это будет знаменательный разговор - разговор убитого человека со своим убийцей! Такого случая нельзя упустить! Нельзя!

Но, конечно, этого нельзя сделать сейчас. Это надо сделать осторожно, это надо сделать как следует!

После этой встречи Капелова охватило желание писать - высказать всю боль, переполнявшую его, всю неслыханную обиду, от которой у него опускались руки и ослабели ноги.

Когда ушел Латун со своими сподвижниками, Капелов сел за лабораторный стол, отодвинул две банки с эликсирами и написал стихотворение. Он никогда не писал стихов, но боль не укладывалась иначе, как в широкие ритмические строки, в которых так легко высказывалось то, о чем можно было только смутно думать, но для чего в обыкновенной речи не хватало слов.

Несколько раз он прерывал письмо, так как рыдания душили его, и он рыдал громко и долго, не будучи в силах успокоиться.

Вот что он написал:

О, как болит душа у человека,

Который беззащитен, как свинья, которую каждый может зарезать.

Как больно быть ненужным,

Быть пустой жестянкой из-под консервов, которую выбрасывают в мусорный ящик.

Как обидно это! Как тяжело!

Как страшно быть ненужным и ждать смерти от людей!..

Капелов зарыдал от немыслимой жалости к себе, от страха перед непоправимой несправедливостью и ужасом человеческого равнодушия. Слезы катились из глаз неудержимо. И, не смахивая слез, он продолжал писать:

Но кто, кто считает меня ненужным?

Ты считаешь, что я не нужен тебе?

Мастерская человекоа

Ты - грязный, пьяный, глупый погромщик?! Ты?

Кто же ты такой, чтобы считать так?! Грязный глупец! Скудоумец!

За что ты режешь, рвешь, приводишь в негодность мои ткани?! За что ты портишь мое тело, дурак ты этакий?!

Разве ты не знаешь,

Что деревья на фоне домов - и днем, и вечером,

и в сумерки, когда расцвечены окна,

Так прекрасны, так живописны!

Ведь. они глубоко радуют меня!

Ведь в них безмерное количество и тонов и переходов, Ведь все это волнует меня и приятно мне!

Понимаешь - приятно! И радостно! Мое сердце радуется!