Александр Казанцев - Арктический мост

- О’кэй, - тихо произнес он. - Я напишу… напишу вам эту записку, но только… никто не должен узнать мой почерк. Я не могу… не могу быть замешанным…

Мистер Медж вынул записную книжку и стал неловко писать левой рукой.

Муцикава наклонил голову. Медж не видел выражения его глаз.

«Муцикава… - вспомнил Медж. - Я слышал это имя. Ах да… Недавно в газетах… какое-то убийство молодой японки… дочери крупного акционера американских пароходных компаний… Ну что ж!.. Значит, этот может…» И он улыбнулся.

Муцикава вышел из «Клуба суеверных» на Бродвей. Бесконечный поток автомобилей перегораживал улицу. Настроение у него было приподнятое. Решимость наполняла все его существо.

Сейчас он ненавидел Арктический мост и Андрея Корнева, как только может ненавидеть человек своего врага, отнявшего у него все, что он имел в жизни.

Он, Муцикава, считающий себя истинным японцем, должен скитаться в эмиграции, не может вернуться на родину по вине Корнева. Он стал преступником, убийцей…

Ненавистный профессор Усуда! Это он послал его в дьявольскую экспедицию американцев. Это он свел его с агентами пароходчиков. Оказывается, Усуда защищал свои пароходные акции, а Муцикава…

Медж, некогда всесильный Медж - сейчас только жалкое существо, способен лишь на то, чтобы дать Муцикаве записку к дочери, написанную левой рукой. Ну что ж, и этого довольно. Жизни больше не существует для Муцикавы. Нет О’Кими, нет чести, нет родины. Ну что ж, пусть придет смерть, но… Но прежде весь мир узнает Муцикаву! Проклятое сооружение и его ненавистные создатели пойдут на дно. Теперь им уже не восстановить свой проклятый мост!

Муцикава вздрогнул и очнулся. Пронзительный визг раздался над головой. Он услышал отчаянные ругательства и даже непрекращающиеся автомобильные гудки, запрещенные в городе.

Он стоял на мостовой. Перед ним, заняв почти всю улицу, остановился затормозивший в последнюю секунду автомобиль. Американец без шляпы, красный, с выпученными глазами, безобразно ругался:

- Эй вы, черт вам в оба слепых глаза! На кой дьявол носите вы очки, если лезете прямо под машину? Вы думаете, что мне жаль раздробить вашу идиотскую голову? Как бы не так! Мне просто жаль разбить фары у машины!

Муцикава почему-то снял шляпу и смущенно вертел ее в руках.

- Извините, сэр, - пробормотал он.

- На кой черт мне ваши извинения! Я плюю на них! Я не возражал бы против того, чтобы хорошенько помять вас радиатором, если бы был уверен, что у такого бродяги найдутся родственники, которые смогут заплатить за помятый капот. Не люблю давить бездомных собак.

Муцикава вспыхнул. Ничем нельзя было его больше оскорбить, как упоминанием о его бездомности. Он стиснул зубы:

- Я думаю, извините, сэр, что… что американские законы покарали бы вас за преступление.

Американец расхохотался:

- Что? Американские законы? Да вы их, я вижу, не знаете. В Америке каждый оказавшийся на мостовой в не указанном для пешеходов месте приравнивается к сумасшедшему. Поняли вы это? По нашим законам, парень, ваши родственники возместят мне все убытки, которые нанесет ваша разбитая голова моей машине.

- Извините, сэр, я жалею, что законы Америки действительно таковы, - вежливо, но зло сказал Муцикава и сошел с мостовой.

Американец послал ему вслед крепкое словцо и медленно поехал вдоль тротуара.

Непростительная оплошность! Он должен быть осторожнее. Его жизнь еще нужна для больших дел. Эти руки должны уничтожить проклятое сооружение.

Муцикава остановил таксомотор, вынул записку Меджа и дал шоферу адрес Амелии. Частые остановки у светофоров его не беспокоили. Он снова погрузился в обдумывание всех деталей своего плана.

Лишь бы пробраться в туннель! Он взорвет эту проклятую трубу и пустит ее на дно, не задумываясь над тем, как спастись самому. Еще в детстве, во время войны, он мечтал стать живой торпедой, чтобы взорвать вражеский корабль. Время пришло. Теперь он будет живой миной и пустит ко дну ненавистное сооружение. Пусть вместе с самим собой! Но и с Корневым также. Вместе с этим живучим Корневым!.. Проклятье ему, отнявшему счастье Муцикавы!

Автомобиль остановился перед высоким зданием. Надо было подняться на пятнадцатый этаж.

Лифтер открыл дверь и, высунувшись, крикнул:

- Ап! Вверх!

Муцикава вошел в кабину лифта. С ним вместе вошла какая-то дама. Муцикава поспешно снял шляпу: он знал, что так принято у американцев.