Кирилл Берендеев: И возвращается ветер

Мгновение - и мой полет был завершен. Я сознавал при этом безнадежно отчетливо, что грежу, что представшее моему внутреннему взору видение лишь плод разгоряченного воображения. Но я не мог противиться ему. Он завладел мной, этот краткий сон, длившийся бесконечно короткую долю секунды, настолько ничтожную, что за это время, я не чувствовал тяжелых ударов дождевых капель начавшегося где-то наверху ливня. Я упал... и тотчас достиг дна колодца.

Полет закончился на верхнем этаже здания, стоящего на возвышенности. Я, лишь бесплотный дух, пробившийся сквозь проржавевшие прутья решетки, остановился и огляделся по сторонам.

Запустение царило вокруг. Стылый ветер гулял по переходам и комнатам, по неловко, наспех подогнанным бетонным плитам пола, по крошащейся кирпичной кладке стен, зияющей щербинами, залетая в окна, лишенные стекол, а кое-где и самих рам, сметая в кучи газетные обрывки, рваные сигаретные пачки, конфетные обертки, рекламные проспекты и прочую дребедень и вновь, недовольный содеянным, разметывал их по углам. Какие-то тени промелькнули по этажу, обострившимся зрением я мельком увидел их, прошуршавших по дальним коридорам здания, промелькнувших и враз исчезнувших, затерявшихся на этажах. Тени живущих здесь людей или люди, живущие здесь как тени? Дух мой устремился к проему окна, может там, в перекрестьях улиц, вновь увидит он их.

Здания, окружавшие холм, теснившиеся окрест, имели не себе все ту же неизгладимую печать торжества времени над суетным миром. Некоторые, кажется, только строились, но стройка эта продолжалась не один десяток лет, иные же были уготованы к сносу, но снова сроки его бесконечно откладывались. Та жалкая участь, что была уготована дому, в которое упиралось дно колодца, в точности повторяло судьбу всех прочих строений подземного мира. Заброшенные, недостроенные и полуразрушенные, покинутые создавшими их строителями, они производили впечатление разбитых варварской рукой склепов. И тем не менее, а дух мой нисколько не сомневался в этом, были обитаемы. Были наполнены промелькнувшими пред моим обострившимся взором тенями людей или людьми-тенями, ютящимися на чердаках и в подвалах, скрывающимися по углам и щелям, где только возможно, от стылого, промозглого, но неизменно кружащего, кружащего и возвращающегося на круги своя, ветра.

Но на запущенных, замусоренных улицах и перекрестках, чье покрытие кое-где вздыбилось, кое-где провалилось, покрылось волнами и проплешинами, взгляд мой, моего духа, сколь ни старался, мечась меж неуютных строений, не мог отыскать ни единой души. Весть о его приближении заставила всех прятаться по убогим своим обиталищам, в скелетах домов, лишенных плоти внутренней отделки и крови электричества, меж полусгнивших костей зданий, медленно доживающих дни свои и считающих вместе с днями своими дни и своих жителей? Или то был привычный порядок вещей обитателей этого мира? - дух мой, бродивший по улицам, в тщетных поисках душ, не знал этого.

Искания его были тщетны, как тщетны были старания найти в городе единую живую былинку - ни деревьев, ни кустов, не видел он. Не было самой земли, где могла бы показаться зеленая поросль - лишь бетон и асфальт улиц, покрывал пространство меж зданий, простираясь окрест до самого горизонта, ясно различимого невдалеке. Невольно я взглянул вверх, чтобы понять, откуда исходит свет, равномерно заливающий город. Но дух мой увидел лишь выщербленную, нищенскими лохмотьями свисавшую штукатурку небес, прежде нежно голубую, с белесыми вкраплениями навек остановивших свой бег облаков, ныне же утратившую прежние краски, под которой обнажалось все то же бетонное, истрескавшееся основание.

Тени людей, люди-тени вновь промелькнули за моей спиной, и до сознания моего донесся их скорбный шепот: "Спеши к святилищу, спеши к святилищу, там твой путь, твое место, твоя истина". Почтительный шепот затих, удаляясь, и тогда я снова обозрел мир и увидел святилище.

Это была башня, стоявшая у самого горизонта на том месте, где небо соприкасалось с землей, встроенная в горизонт, раздвигавшая мировое пространство или, напротив, сжимавшая. Косо обломанный металлический шпиль ее упирался в небо, и этого место соприкосновения проржавело. Стилобат башни тяжко давил бетонную землю, и бетонная земля раскрошилась и растрескалась на полуметровую глубину от этого давления. Дверей в башне не было, уже или еще, и потому дух мой с легкостью проскользнул внутрь строения, чья небрежная каменная роспись стен покосилась и сгладилась под жесткими пальцами всегда возвращающегося ветра. Но внутрь башни ветер не проникал, словно не решался прокрасться в распахнутый створ ворот, и гулять под пустыми сводами. Изнутри башня была полой, словно труба, и скупо украшенной барельефами из геометрических фигур и непонятных символов. Освещалась она небом, косо разрезавшим верх металлического шпиля. Пол был выложен каменной плиткой, сходящимся неправильными кругами в дальней от ворот стороне башни, у нефа, отделенного небольшим возвышением. В дальнем конце его находился вделанный в стену узкая двухметровой высоты прямоугольная плита - единственное сооружение, неподвластное времени в этом мире. На полированной поверхности ее отражались блики стекавшего с небес света; темная плита манила к себе, и дух мой подчинился безмолвно манящему зову.