Павел Амнуэль - Опоздавшие к смерти. Cобрание сочинений в 30 книгах. Книга 28

Штерну было интересно, но рассказ Галии не относился к делу, а времени у него было не настолько много, чтобы сидеть здесь и удовлетворять собственное любопытство.

– Галия, – сказал он. – Подпишите, и я вам обещаю, что в отношении службы «Маген Давид адом» будет проведено самое тщательное расследование. Если в том, что произошло, есть вина врачей…

– Конечно, есть их вина! – воскликнула Галия, сбросив, наконец, маску замороженного горя. – Но разве они на самом деле виноваты?

– Простите…

– Извините, Ицхак, что я вас задерживаю и запутываю… Я очень устала за эти сутки… Очень… Я просто ничего не соображаю…

– Я могу прийти завтра или через неделю.

– Нет! Завтра может быть поздно. Я не знаю… Но мне кажется, что убийство нужно расследовать по горячим следам.

«Господи, – подумал Штерн, – не нужно было мне приходить».

– Мужу стало плохо в десять часов тринадцать минут, – неожиданно спокойным голосом сказала Галия. – Я позвонила в скорую в десять пятнадцать. Я помню, потому что перед моими глазами все время были эти часы…

Она кивнула в сторону больших напольных часов с маятником, стоявших напротив окна. Маятник не двигался, стрелки показывали 11.27 – должно быть, время, когда скончался Аль-Джабар.

– Машина прибыла на контрольный пост в половине одиннадцатого. А здесь была в двенадцать тридцать три.

– В том нет вины медиков, – начал было Штерн, но Галия не слушала.

– Толпа на площади начала собираться примерно в двадцать минут одиннадцатого, – продолжала она, будто по книге читала. – В десять тридцать пять в израильскую патрульную машину, стоявшую напротив наших окон, полетели камни. В десять сорок патруль был вынужден отступить…

– Откуда вам так точно это известно? – поразился Штерн.

– Я все время смотрела в окно! Я дала мужу нитроглицерин и сделала укол, как обычно. Это было все, что я могла. Во время прежних приступов я вызывала скорую, и они ставили капельницу, делали что-то еще… Мухаммед лежал на этом диване, возле него были Саида и Хасан, а я все время подходила к окну и ждала, ждала… И на часы смотрела. В окно и на часы…

– Ну хорошо… Вы сами подтверждаете, что медики никак не могли подъехать к дому, потому что в это время здесь бушевала демонстрация.

– Ицхак! – воскликнула Галия. – Вы что, не хотите видеть? В десять двадцать пять на площади почти никого не было! В десять сорок сюда уже нельзя было проехать! Это совпадение?

– Ну… – протянул Штерн. – Демонстрации в Шуафате не такая уж редкость…

– А когда люди собирались так быстро? Меньше чем за четверть часа? Будто ждали сигнала?

– Вот оно что, – сказал Штерн, поняв, наконец, что хотела сказать вдова Аль-Джабара. – Вы думаете, демонстрацию устроили специально, чтобы медики не смогли проехать к вашему дому?

– Конечно! – сказала Галия убежденно, как человек, много думавший над своими словами.

Штерн растерялся. Все-таки напрасно он шел сюда. Думал, что скажет вдове приличествующие случаю слова утешения, пообещает разобраться с медиками и пограничниками, и даже со всем комплексом арабо-израильских отношений. А потом спокойно отбудет по своим делам. Галия говорила глупости, как любая женщина, потерявшая мужа. Правда, другие женщины в подобной ситуации (Штерн повидал их немало на своем веку) говорили глупости совершенно иные. Вдова погибшего в аварии директора строительной компании утверждала, к примеру, что мужа ее прибрал Сатан, потому что Арик, видите ли, обманывал клиентов, завышая цены, она это знала и одобряла, а потому и ее скоро ждет такая же участь. В общем, чушь.

– Галия, – сказал Штерн, кашлянув, – я, конечно, понимаю, что…

– Ничего вы не понимаете! – воскликнула женщина, и Штерну показалось, что сейчас она заломит руки на манер героинь греческих трагедий и обратится с мольбой к небу, поскольку от евреев правды и помощи все равно не дождаться.

– Вы знаете, как жил муж в последнее время? – продолжала Галия. – Он никогда не говорил со мной о делах, предполагалось, что я в этом ничего не понимаю, ничего не знаю и ничего знать не хочу. Но я не глухая и не слепая. Все годы, что мы жили вместе, я знала, чем живет… жил… Мухаммед. Я не вмешивалась, но я знала. Я привыкла… Неважно. Мухаммеду я бы никогда в этом не призналась, но его нет, и может быть, в этом и я виновата…

«Ну вот, – подумал Штерн, – это уже следующая стадия. От обвинений, направленных в пространство и по сути – ни в кого, перейти к обвинениям в собственный адрес, ровно в такой же степени бессмысленных».