Джеймс Уайт - Большая операция

– Извините, – перебил О'Мара, укладывая его на спину и прилаживая тяжелый шлем. Он потратил несколько минут, закрепляя электроды, и включил установку. Глаза Маннона затуманились, и в его мозг потекли мысли и воспоминания одного из величайших физиологов Худлара.

Как раз перед тем, как полностью потерять сознание, он пробормотал:

– Беда моя в том, что независимо от того, что я говорю и делаю, вы верите только хорошему...

Через два часа они стояли посреди операционной. Маннон был облачен в тяжелый операционный скафандр, а Конвей одел более легкий, обеспеченный только гравитационными нейтрализаторами. Гравиплиты под полом создали притяжение в пять «же» – худларианская норма, в то время как давление было лишь немногим выше земного. Низкое давление почти не обеспокоило худлариан, и по сути дела они могли работать без защиты в космическом вакууме. Но если бы что-нибудь пошло катастрофически неверно и пациенту потребовалось полное давление атмосферы родной планеты, Конвею пришлось бы поспешно ретироваться. У него была прямая связь с Приликлой и О'Марой, которые находились в обсервационном куполе, и независимый канал связи с Манноном и операционной бригадой.

Неожиданно в его наушниках проскрипел голос О'Мары:

– Доктор, Приликла воспринимает эмоциональное эхо, а также излучение, указывающее на допущенные мелкие ошибки, – легкая степень беспокойства и замешательства.

– Иегуди шлет вам привет, – сказал Конвей ровным голосом.

– Кто?

– Человечек, которого нет, – ответил Конвей и продолжил, немного путаясь:

На лестничный влез он пролет, Он сегодня туда не взойдет. Боже, так я хочу одного, Чтобы не было завтра его.

О'Мара фыркнул и сообщил Конвею:

– Несмотря на то, что я сказал Маннону в своем кабинете, реальных доказательств того, что что-либо происходит, по-прежнему нет. Мои тогдашние замечания были предназначены помочь как доктору, так и пациенту.

Я хотел поддержать у Маннона тающую уверенность в себе самом. Поэтому и для вас, и для Маннона было бы лучше, чтобы ваш человечек объявился и представился.

В этот момент в операционную ввезли больного и переложили на стол.

Руки Маннона, торчащие из рукавов тяжелого скафандра, были покрыты лишь тонким прозрачным пластиком, но если бы понадобилось полное худларианское давление, он смог бы одеть защитные перчатки в течение нескольких секунд.

Но вскрыть пациента в данных условиях означало вызвать декомпрессию внутри тела, поэтому последующие процедуры должны были проходить очень быстро.

Относящиеся к физиологическому виду ФРОБ, худлариане были низкими, плоскими существами невероятной силы и напоминали черепах с гибким панцирем. Худлариане были жесткими и снаружи, и внутри, причем настолько, что их медицина практически не знала, что такое хирургия. Если пациента нельзя было излечить с помощью медикаментов, очень часто случалось, что его нельзя излечить вообще, потому как на этой планете хирургия была трудноосуществимой, а то и вообще невозможной. Но в Госпитале, где необходимая комбинация давления и силы тяжести могла быть воспроизведена за несколько минут, Маннон и его коллеги творили чудеса на грани возможного.

Конвей наблюдал, как хирург сделал треугольный надрез в броне пациента и удалил кусок панциря. Моментально над операционным полем повис ярко-желтый туманный конус с перевернутой вершиной – мельчайшая кровяная взвесь, выбрасываемая под давлением из нескольких поврежденных капилляров.

Одна из медсестер быстро поместила пластиковый экран между местом надреза и гермошлемом Маннона, другая установила зеркало, чтобы хирург видел операционное поле. Через четыре с половиной минуты Маннон контролировал кровотечение. Он должен был это сделать за две.

Похоже, Маннон прочитал мысли Конвея, потому что сказал вслух:

– Первый раз все делалось быстрее – я думал на два-три шага вперед, вы знаете, как это бывает. Но я обнаружил, что начал делать те надрезы, очередь которых была через несколько секунд. Даже если бы это произошло единожды, все равно это достаточно плохо, но пять раз подряд!.. Я вынужден был прекратить операцию, пока не искромсал пациента.

А теперь, – добавил он голосом, полным самообвинения, – я стараюсь быть аккуратным, но результат остается прежним.

Конвей продолжал молчать.

– Такая пустяковая опухоль, – продолжил Маннон. – Так близко к поверхности и не представляет особого труда для хирургии даже у худлариан.