Джеймс Уайт - Окончательный диагноз

Речевая мембрана худларианки еще продолжала шевелиться, а Хьюлитт уже отбросил одеяло и спустил ноги с кровати. На полу его ожидали теплые шлепанцы. Быстро вскочив, он проворчал:

– Ваше первое предложение мне понравилось гораздо больше, сестра.

Худларианка отступила в сторону и дала Хьюлитту дорогу.

Минут через двадцать он уже снова улегся в кровать, чувствуя себя чистьм, освежившимся и не таким измученным. В это время вспыхнули потолочные светильники, и в палату вошла утренняя смена. Раздвинулись полотнища ширмы, между ними появилась пушистая голова кельгианки. Кельгианка подвезла к кровати Хьюлитта небольшую тележку, нагруженную тазиками и полотенцами.

– Доброе утро, пациент Хьюлитт, – поздоровалась кельгианка. – С виду вы чистый. Так и есть?

– Да, – быстро ответил Хьюлитт, и кельгианка ретировалась.

Несколько минут спустя он услышал, как мимо его ширмы прошли друг за другом два пациента. Один из них, судя по шагам, был крупным и тяжелым, и ног у него имелось явно больше двух. Второй при ходьбе издавал неровное постукивание. Да, то были именно пациенты, а не сотрудники госпиталя – один из них жаловался другому, что его, дескать, разбудили, когда он только-только успел уснуть. Второй же упорно настаивал на том, что Летвичи проводит в палате незаконное научное исследование по влиянию бессонницы на больных и что ему, помимо того, что собираются заменить, как он выразился, «кроумстеты на кульдовом протоке», еще и промывают мозги. Его транслятор, переводя речь, сохранил оригинальное звучание непонятных Хьюлитту слов. Скорее всего таких органов у людей не имелось, но Хьюлитт посочувствовал обоим пациентам, кто бы они там ни были, – уж он-то хорошо знал, что такое бессонница.

Только он забрался в кровать и закрыл глаза, только чуть-чуть затихли шумы в палате, как снова появилась кельгианка. На этот раз она привезла завтрак. А может быть, это была уже не первая кельгианка, а какая-то другая. Пока Хьюлитт еще не научился различать этих пушистых гусениц-переростков и сомневался, что когда-нибудь научится.

– Садитесь и кушайте за тумбочкой, пациент Хьюлитт, – распорядилась медсестра. – Представители вашего вида, насколько мне известно, страдают от расстройств пищеварения вплоть до извержения пищи, если потребляют ее в неправильном положении. Приятного аппетита.

– Я не хочу есть, – сонно проговорил Хьюлитт. – Я спать хочу. Прошу вас, уйдите.

– Ну так поешьте, а потом спите на здоровье, – отозвалась сестра. – Или хотя бы попробуйте еду, а то ведь Старшая сестра Летвичи меня съест.

– Правда? – моментально проснувшись, испуганно спросил Хьюлитт, и старые страхи снова вернулись к нему. Вряд ли здесь так шутят.

– Нет, конечно, – буркнула сестра. – Но только потому, что она – хлородышащая, и съешь она меня, она бы просто отравилась.

– Ладно-ладно, – поспешно согласился Хьюлитт, – я поем немного. – Он думал, что в госпитале, как и на корабле, ему подадут синтетическую пищу. Когда же он снял с подноса колпак, то в ноздри ему ударил аппетитный запах, и он понял, как сильно проголодался.

– Выглядит и пахнет замечательно, сестра.

– Ваша еда вызывает у меня визуальное отвращение и тошноту, – проворчала сестра, поспешно ретируясь за ширму. – А запах – кое-что похуже.

– С тактичностью у вас не очень, сестра! – крикнул Хьюлитт вслед кельгианке, но та уже торопливо топала дальше по палате. Вдруг прозвучал голос с кровати напротив, которую, как помнил Хьюлитт, занимал кельгианин по имени Хенредт.

– Тактичность – это что такое? – поинтересовался Хенредт.

Хьюлитт не стал отвечать ни на этот вопрос, ни на другие, посыпавшиеся следом за первым. Как только он покончил с едой, глаза его сами собой закрылись.

Проснулся он от звука негромких инопланетных голосов. Открыв глаза, он увидел стенки ширмы и понял, где находится. Но понимание почему-то уже не вызывало у него таких отрицательных эмоций, как днем раньше. Полежав несколько минут и послушав разговоры через транслятор, он решился нажать кнопку, чтобы убрать ширму.

Первое, что увидел Хьюлитт, это то, что пациент Маколли, занимавший кровать рядом с ним, пока он спал, исчез – теперь там лежал орлигианин. Представителя этого вида Хьюлитт распознал сразу – орлигианином был офицер-медик на «Тривендаре». Вот только этот орлигианин выглядел намного старше. Те части его тела, которые не были закрыты одеялом – голова, руки и грудь, – заросли рыжевато-коричневой шерстью, тронутой сединой. Около кровати орлигианина имелся, как и у Хьюлитта, плейер и транслятор, однако пациент никакого внимания на соседа не обращал. Хьюлитт гадал: то ли орлигианин спит, то ли под наркозом, то ли просто некоммуникабелен.