Алексей Старых - Самосбор. Бетонное сердце

– Мам, – вопрошая подошел сын. – Почему ты плачешь?

– Я не плачу, сынок, – успокаивала его Зина. – Просто капелька соды в глаз попала.

Коридорные лампы дневного освещения постепенно переходили в вечерний режим. Во многих местах вместо них включались слабые желтые источники света. Этажи готовились ко сну. По узкой лестнице, едва шевеля ногами и шатаясь во все стороны, брел домой инженер Тимофеев. За время своего похода он успел три раза споткнуться, из-за чего разбил линзу в очках, оторвал кусок перил и уронил в промежуток между пролетами заводской пропуск.

– Наверно, паленка попалась, – размышлял он. – Митрохин, гад! Напоил меня, а мне еще на работу завтра! Как я такой там появлюсь?

Медленно волоча ногами и цепляясь за стены, Тимофеев все же добрался до своего этажа. Оставалось еще каких-то двадцать метров, и можно будет спокойно упасть в кровать, а завтра – будь что будет. Подойдя к своей двери, Саша стал неуклюже шарить по карманам в поисках ключа.

– Где ты, говнючок? – тихо приговаривал он, приманивая неуловимый кусочек металла.

Основательно обшарив все карманы, инженер пришел к выводу, что ключи ушли вслед за пропуском.

– Открывай! Ык! – застучал Саша по металлу гермодвери.

Реакции не последовало. Тогда он постучал еще раз. И еще раз. Но это не привело ни к каким результатам.

– Ну, мать, ты у меня еще получишь, – с заплетающимся языком сказал Саша. – Пойду обратно к Митрохину, он настоящий друг. А с тобой, – пригрозил он указательным пальцем двери, – мы завтра поговорим.

Только Саша успел развернуться, как по ушам вдарила этажная сирена, а в воздухе загулял запах сырого мяса. Тимофеев с ужасом упал на дверь, силясь провернуть гермозатвор, но лишь оторвал каучуковую накладку вентиля.

– Слышь, открой! – беспорядочно барабанил он. – Открой, кому говорю! Ты че удумала? Открывай, хуже будет!

Тем временем в ячейке Зина лежала на кровати, крепко прижав к себе ребенка. Она слышала все: и сирену, и стук по металлу двери, и призывы мужа. Она лежала с холодным стеклянным взглядом и слушала, пока ребенок мирно спал.

– Зиночка, милая, родная, – жалобно вопил Саша, – открой пожалуйста, хоть ради сына! Я пить брошу, только открой.

Дыхание Тимофеева сбилось, в какой-то момент он даже понял, что резко протрезвел. Сейчас он был готов отдать все что угодно, лишь бы дверь открылась. Спустя минуту жалобных завываний он понял, что никто не откроет. К ногам Саши медленно приближался кипящий фиолетовый туман. Отчаяние, страх, ненависть, все смешалось в безумный коктейль. Сердце выбивалось из груди.

– Открой, тварь! – срывая голос и кидаясь на дверь, орал он. – Открой, паскуда! Убью гадину!

Через пару мгновений голос Саши приобрел жидкие горловые тона. Постепенно отдельные слова превращались в неразборчивую какофонию ужаса и невыносимой боли. Удары в дверь становились все реже и тише, пока и вовсе не сошли на нет. Наступила звенящая тишина. Все было кончено. Начался Самосбор.

Сначала была пустота. Не было ни вод, ни ветра, который бы носился над ними, поднимая волны. Не было абсолютно ничего, только глаза, созерцающие бесконечную пустыню тьмы. Говорят, что их тоже не было, но откуда им знать? А я знаю. Не уверен откуда, но точно знаю. В начале был подъезд, за ним этаж и лестничная клетка. Лифт появился позже, хотя сам он это отрицает. Он вообще большой спорщик. Однажды на этой почве он поссорился с первым этажом и сговорился с лестницей устроить ему бойкот, с тех пор и не общаются. Некоторые цокольные этажи не раз пробовали их помирить, но лестница их жестоко наказала, убрав перила на нижних уровнях.

Едкий ритмический звон металлическим маршем наполнил комнату. Прорываясь на волю, глаза растащили в стороны тяжелые веки, за что были сразу наказаны тусклой лампочкой, чей умирающий желтый свет обрушился на неподготовленный взор. Юра хлопнул по будильнику и нехотя вернулся в реальный мир. Хотя слово «реальный» он посчитал бы очень спорным. Как новоиспеченный заведующий отделом прикладных исследований НИИ «Механики» Юрий Александрович предпочитает термин «наблюдаемая действительность». Такие слова, как реальный или настоящий, базируются на вере в непреложную истинность сигналов от органов чувств, которыми мы воспринимаем окружение. Когда ты живешь в бетонных стенах безразмерной Гигахрущевки, постепенно теряешь смысл во всякой вере. Недавний эксперимент является тому подтверждением.