Кирилл Берендеев - И ты, Гомер! Фантасты о писателях

И вот со мной рядом оказался мудрый друг, который все видит, все замечает – и улыбается мне все той же улыбкой из моего детства, лукавой и понимающей.

Я вздохнул:

– Сколько раз нужно прочитать Книгу, чтоб Мефодий ожил?

Отпуск у меня в этом году выдался на самые новогодние праздники. Жаль, конечно. Люблю лето, когда солнца много. Встанешь утром на даче – тишина нереальная, и начинаешь для себя ерунду всякую отмечать: роса вот на розах, клубника там, в зарослях травы, проглядывает, зацвела, сумела, птицы, будто с тобой одним, разговаривают, на веранде солнце жарит, а в доме прохлада еще ночная. И думается, и работается по-другому, странное это дело.

Тут же целую неделю холод лютый стоит. Прохожие, закутанные в шарфы и шубы, торопливо скрипят в клубах пара и автомобильного смога мимо. И счастье твое, если в ЖЭУ работают добрые люди, – дома тебя ожидает тепло. Тогда, оттаяв у телевизора в пледе и тапках, за большой чашкой чая с утонувшим кружком лимона и с мурлыкающей Матильдой на коленях, ты понемногу начинаешь вспоминать, что и в зимних днях есть свое очарование.

Но провести две недели вот так, не выбираясь из пледа и не отползая от ноутбука, я посчитал слишком простым решением. И уже к вечеру следующего дня, когда скучающе смотрел на застывший мир в амбразуру кухонного окна, я очень осторожно подумал: «Что, если… натянуть на себя все, что есть теплого в доме, да, даже тот колючий свитер, который лежит еще с тех времен, когда верблюжья шерсть была самой, что ни на есть верблюжьей… если достать валенки, не нынешние, а те, в которых коленки совсем не гнутся. Что, если тебе повезет, и переполненный кабачок маршрутки не пронесется мимо, словно ты предмет неодушевленный, и ты успеешь на электричку и не окочуришься, пока она дотрусит тебя до станции „352 км“… Если после всего этого тебе удастся через сугробы доползти, добрести, добраться до лопаты в сарае и откопать дверь дома… То – ура! И Новый год ты встретишь на своей любимой даче. Две недели твои. Снег, метель, застывшая вода в колонке, вечером красный диск солнца в оледеневшем окне и потрескивающие дрова в печи… и тишина. Мечта идиота, у которого текст застрял намертво на пятой главе».

Эта мысль засела в меня основательно, и уже на следующий день, за полчаса до отправления электрички, я в предвкушении остановился перед прилавком в привокзальных «Деликатесах». А как же! Коньячок, балычок, сервелат, вон те эклеры, и эти трюфели, кофе и чай, мандарины… А это сало с прослойками мяса… Как приеду, выброшу на мороз, а первого утром, когда на деликатесы глаза уже не глядят!..

В итоге, на электричку я чуть не опоздал. Но, скукожившись замороженной креветкой на холодном сиденье в полупустом вагоне, стылом как рефрижератор, я через два часа, все-таки счастливый, добрался до своей станции. Дошкандыбал за десять минут, там, где я по лету иду все двадцать, до калитки. Закуржавел как дед Мороз.

Прокопал дорожку до двери только к пяти часам вечера, ура – свет в доме был. И уже часов в семь, сидя в тулупе возле разошедшейся, наконец, печки, я налил себе чаю. Сало пошло с черным хлебом за милую душу, не дождавшись первого числа. И, разомлев, я счастливо стал строить планы на завтра.

С утра очищу дорожку к колонке и к сортиру, потом поработаю со своей любовной горе-повестью и к вечеру прогуляюсь до Михалыча на другой конец поселка. Старик всегда живет здесь и зимой, и летом. Чудной старик, шебутной и шумный. И страшно одинокий. Поэтому и захожу к нему, а больше некому. Вот проведаю его, а там, может быть, и Калинины подъедут, соседи справа. С ними проводим старый год, а потом и новый встретим.

Калинины – хохотушка Светлана, преподает что-то там по филологии, и Евгений, врач-стоматолог. Честно говоря, не стой бы дачи рядом, никогда бы не познакомился с ними. Я человек обычный, склонный больше к одиночеству, чем к шумным обществам. Дача у меня родительская, машина и «однушка», оставшаяся от семейной жизни, довольно счастливой, но потом оказалось, что так думалось только мне.

Света и Женя как-то ненавязчиво втянули меня в круг своих друзей, перезнакомили со всеми. Я, однако, не любитель шумных обществ и захаживал к ним, когда Женя приезжал один или со Светой. Они тогда кричали мне через забор или бросали камушки на веранду. Дорожки у них посыпаны мелкой галькой. Ну, я и приходил к ним со своими запасами, или они ко мне.

Вообще, я очень привязываюсь к привычному. Потом долго и болезненно отвыкаю. Потом понял это и незаметно стал ограждать себя от этих кажущихся ненужными «болей». А вот к Калининым привык. Да. И теперь ждал их.