Кирилл Берендеев - И ты, Гомер! Фантасты о писателях

– Спасибо, меня все устраивает, – только и сказал я, забыв даже поторговаться.

– Ужин принесу за отдельную плату, – сообщила мне хозяйка, когда я отдал деньги за неделю вперед.

Есть мне пока не хотелось. Оставшись один, я первым делом поставил комп на подзарядку и лишь потом пошел мыться и стираться. Въевшаяся в дороге грязь отстирывалась с трудом – я дважды прополоскал в холодной воде джинсы, выстирал футболку, и переоделся в состоящий из светлых шорт и броской клетчатой рубахи – «городской прикид». В нем я почувствовал себя человеком. Творчество ждало меня, я должен был доказать миру, что творец – он и на море творец. Но КПК еще не зарядился, поэтому я решил позволить себе небольшую поблажку: море, ребята, похоже на женщину, с ним нужно знакомиться в первую очередь, иначе взаимности ждать не стоит.

Путь к пляжу лежал через пансионаты. Жара еще не спала: вечер только вступал в свои права, и за заборами пансионатов еще вовсю веселились дети, а на шезлонгах под зонтиками нежили свои телеса дородные дядьки и тетки. Цивилизация!

Я попытался взглянуть на себя со стороны: не чужой ли я на этом празднике жизни? Светловолосый веселый парень, правда, не слишком загорелый, но это упущение я собирался наверстать в ближайшие несколько дней. Казалось, я идеально вписывался в пеструю толпу курортников. Тут мой взгляд упал на грязные походные кроссовки, и я шмыгнул носом, сделав себе пометку «купить легкие тапочки». Лесные ночевки следовало срочно выбросить из головы, если я не хотел испортить себе весь отдых.

«Преобразовав» себя в полноправного члена отдыхающего сообщества, я неожиданно сделал парочку открытий. Во-первых, мне хотелось так же лениво и бездумно, как все эти люди, предаться купанию и отдыху, а во-вторых, я отметил количество красивых девушек вокруг. Оба открытия меня не слишком порадовали: и то и другое сулило препятствия творческому труду, поэтому было принято соломоново решение: море и девушки должны использоваться по назначению в разумных пределах. Какие пределы считать разумными следовало определить на месте, однако врожденное чувство меры не должно было меня подвести.

Следуя этому плану, я быстренько окунулся (море было теплым, и я подумал: «Если оно животное, то сегодня это животное доброе и сонное»), и растянулся на песке, высыхая и рассматривая других купающихся, преимущественно, конечно, девушек. А посмотреть было на что: и морковно-красные от переизбытка солнца северянки, и смуглые местные красотки со вздернутыми носиками, и даже две негритянки, которым вообще непонятно зачем загорать… Следуя привычке любую свободную минуту использовать для литературных трудов, я мысленно начал уже воображать личную жизнь ближайшей ко мне смуглянки (кудрявые черные волосы, веснушки, мини-бикини), когда вдруг мой взгляд, скользнув, упал на Девушку в белом, медленно идущую по песку. И тут же мой интерес к смуглянке пропал.

Привычку оценивать свои чувства со стороны я пестовал уже несколько лет. Каждый писатель должен понимать мотивы хотя бы своих поступков, иначе ему как писателю грош цена. Я сосредоточился и попытался выявить причину интереса к незнакомке. И – вот странно! – не смог: девушка как девушка. Белое прозрачное платьишко, под которым виден такой же белый раздельный купальник, черные длинные волосы (действительно длинные, почти до поясницы), европейское лицо с капелькой азиатской крови, сказывающейся в разрезе глаз и высоких скулах. Походка медленная, словно не идет она по песку, а плывет… Вот оно! Походка! Именно она меня заинтересовала.

Между тем Девушка в белом остановилась от меня в нескольких метрах, легким, неуловимым движением избавилась от платья и «поплыла» в сторону моря. Кожа ее была светлой, чуть тронутой легким загаром, а купальник даже белее платья – просто белоснежный. Неожиданно вспомнилась какая-то старая примета: по тому, как девушка входит в воду, можно определить какая она любовница. Она вошла так, словно и не было границы песка и моря: без паузы, без малейшего раздумья. В этот момент я поймал себя на мысли, что КПК, по-видимому, уже зарядился, а домой совсем не хочется…

Пару минут я предавался внутренней борьбе, не забывая, впрочем, даже во время особо яростных аргументов и контраргументов поглядывать на голову девушки, мелькавшую среди волн. Та часть моего «я», которая была за возвращение в сарайчик, ужин «от бабы Лизы» и упорный труд на ниве литературы, уже почти праздновала победу, когда незнакомка показалась из пены прибоя во всей своей красе. Желание писать сразу же куда-то испарилось, да и сам факт препирательств потерял всякий смысл: я уже твердо знал, что останусь, и обманывать самого себя было глупо. Вздохнув с облегчением, я уже внутренне прикидывал, что ей скажу, с мнимой беззаботностью проходя мимо, когда мой взгляд упал на платье, оставленное незнакомкой на берегу… Я чуть не выругался вслух! Возле ее платья на раскладном шезлонге (такие здесь дают напрокат, причем дерут за них три шкуры, это я уже выяснил) расположился дядька за пятьдесят довольно мерзкого вида, как мне тогда показалось: редкие, с залысинами, волосики желтоватого цвета, кожа – в тон – тоже желтоватая, нездоровая. Массивный нос контрастировал с маленькими, глубоко посаженными глазами, улыбка, которой он встретил объект моего внимания, показалась мне лошадиной.