Алексей Биргер - Стеклодув (неполностью)

— Погоди, погоди… А милиция? Она-то на что?

— Кого-то ловит, кого-то нет. Скажем, когда они этого уголовного авторитета порешили… Понимаешь, он почти хозяином города считался и представить не мог, что кто-то его хоть пальцем тронет. Любил он по вечерам гулять вокруг прудов, неподалеку от своего дома. Без всякой охраны. Воздухом дышал. Ну и вывалилась на него компания из троих… уже никакие. И, как первого встречного прохожего, его один ножом ударил, и получилось, что только ранил, а не убил. Тогда другие двое добивать стали. Ну, их-то быстро нашли. И милиция забегала, и бандиты свой собственный розыск организовали. Через два дня схватили. А потом… Говорят, это бандиты с милицией договорились, чтобы их в такую камеру поместили, где самые оголтелые сидят. Или в которую бандиты специально своих, как их там называют, «бойцов» посадили, которых будто как за мелкое хулиганство на сутки задержали… В общем, говорят, этих троих утром выносили из камеры под простынями, и они были в таком виде, что их тела никому не показывали. Но бывает и так, что никого найти не могут. Ну, натыкаются утром на труп в безлюдном месте и все. И никаких улик. Если человек был простой, никому не известный, то милиция из-за него бегать не будет.

— Ты будто страшные сказки рассказываешь, — сказал я. — Да, страшные сказки нового времени. Вроде тех фильмов ужасов что-то, которые мы с тобой смотрели.

— Сказки или нет, — проговорила Ирка, — а вот убийц Надьки Волжановой так и не нашли. Помнишь Надьку Волжанову?

— Разумеется, — сказал я.

Надька Волжанова была броской такой хохотушкой, училась классом старше.

— Когда она к полуночи не вернулась домой, ее родители заволновались. Ну… и нашли ее. Неподалеку от дома. Она была вся изрезана. Что ее в карты проиграли, факт, все признаки убийства на проигрыш в карты. И говорят… Ирка опять поежилась. — Говорят, впечатление было такое, будто ее пытались растерзать на куски. Будто те, кто на нее напал, в ярость вошли и уже себя не помнили. Я потом на похоронах была, — помолчав, сообщила она. — Мы все ходили. Гроб не открывали. А день был такой ясный, весенний, березы только-только зазеленели, и все солнцем пронизано.

— И никаких намеков, никаких догадок, кто бы это мог сделать? — спросил я.

— Никаких. Может, кто и знает, догадывается… но молчит, боясь, что дружки арестованных с ним потом счеты сведут, если он милиции на убийц укажет.

Она примолкла и глубоко задумалась. Похоже, Ирка обо всем забыла, даже о том, что я рядом. Я сидел и ждал. Потом сорвал длинную тонкую травинку, кончиком травинки пощекотал Иркину шею. Она подскочила, как ошпаренная, — и опрокинула свою кружку с земляникой.

— Ой, извини!.. — растерялся я.

— Это ты извини, — сказала она. — Не надо было… обо всем этом, в такой хороший день. Но теперь-то ты понимаешь? Я жду не дождусь, когда вырвусь отсюда. Хоть в Москву, хоть в Германию, лишь бы вырваться.

— Да, понимаю, — сказал я, помогая ей собирать рассыпавшуюся землянику.

— Вот и хорошо, — она тряхнула волосами. — И не будем больше об этом. Хотя…

— Да? — Я насторожился.

— Я никому не рассказывала. И тебе сначала рассказывать не хотела. Но, думаю, тебе нужно знать.

И опять наступила долгая пауза. Я боялся шелохнуться, потому что видел, как Ирка напряжена и взволнована. Мне казалось, что от любого слишком резкого моего движения она опять шарахнется прочь.

Наконец, она снова заговорила:

— Понимаешь… Понимаешь, мы с Надькой вместе должны были в тот день пойти в гости, к нашей подруге, и возвращаться из гостей. Но я отказалась, не пошла, осталась дома. И теперь я чувствую себя… ну, как будто виноватой в чем-то.

— А что ты могла сделать-то? — возразил я. А под сердцем у меня словно ледяная корочка образовалась, так холодом всю грудь обожгло от ужаса, едва я представил, чем для Ирки мог кончиться тот день. — Ты погибла бы вместе с ней, вот и все.

— И все равно, — она покачивала головой. — Остается это ощущение… трусости или предательства, чего-то подобного. Мне надо было предупредить ее, но… Но я не хотела, чтобы надо мной смеялись, потому что все это выглядело так глупо, и мой страх выглядел таким глупым. Да, я струсила в том, что не захотела быть осмеянной, а ведь могла бы ее убедить… Уберечь, понимаешь?

— О чем ты? — мне почему-то сделалось страшно того, что я сейчас мог услышать.

— Я о твоем шаре говорю, о твоем подарке. Я сидела, разглядывая его, и вдруг… То ли лучик солнца так на него упал, то ли еще что, но я увидела, как в нем заиграл красный свет, сгущаясь в расплывчатое пятно, и это пятно было в моем животе… Будто я кровью истекала, получив удар ножом. Я сразу припомнила страшные рассказы о всех этих картежниках, и… И я позвонила Надьке, сказала, что мне не здоровится, что я не пойду на этот день рождения, пусть идет одна. Но у меня язык не повернулся сказать ей правду. Понимаешь? — в который раз повторила она. — Твой шар меня предупредил! И я должна была донести это предупреждение до подруги! Но я предпочла спрятать голову в песок. Я и в Москву ехала, думая сразу рассказать тебе об этом. Но даже тебе рассказать не смогла. Хотя уж ты бы конечно мне поверил и не стал бы меня высмеивать. Но не получалось у меня заговорить вслух о моем позоре, о том, что я…