Дмитрий Гаврилов: Легенда о корабле

По образованному коридору неторопливо шествовал новый кумир и надежда Афин, верный продолжатель реформ — то был Писистрат. За его спиной выстроились дубинщики — городское собрание само выделило будущему тирану вооруженный отряд.

— Так, продолжай? — хищно улыбнулся он, разглядывая храбреца.

— Пока мог, — произнес Солон громко, и каждый его услышал, — я защищал родину и все ее законы. Теперь же я — старик, и ждать мне нечего. Все сказано.

Толпа затаила дыхание. Многочисленные взоры устремились к стратегу. Тот не спешил витийствовать — в Греции любили и прощали мучеников, но мучителей ненавидели. Пауза затянулась…

— Учитель! — неожиданно начал стратег.

Вздох облегчения пронесся над площадью.

Солон вздрогнул: «Да, пройдет немалый срок, прежде чем толпа разочаруется в новом вожде!»

— Учитель! — вновь заговорил Писистрат, — не боги мы, а смертные простые, и всем нам время ошибаться настает. Ведь, даже Зевс, и тот обманут был коварной Герой, и сам Гипнос тому виной. Обманщики все изгнаны теперь. Я Аттику очистил от обмана. Останься! Как и ранее, народу послужи прямыми, мудрыми советами.

— Нам надо перемолвиться, Писистрат!

— Изволь. Я весь к твоим речам.

Великолепие тирана, на взгляд простолюдинов, заключалось в той необычной простоте общения, что нередко позволял себе Писистрат. Хотя простота — хуже воровства, его рубленные фразы, которые сопровождались столь же характерным жестом руки, быстро вошли в поговорку. Сам он, будучи стратегом в стольных Афинах, много лет назад лично участвовал в высадке десанта на Саламин и в конфликте с Мегарами. Свирепствовал голод, бедный люд роптал, землевладельцы, опасаясь лишних хлопот и расходов, не желали войны.

Они добились и того, чтобы тема «хлебного» острова не упоминалась бы на агоре под страхом смерти.

— Видать, не зря, Писистрат, читал ты старика Гомера! Как исхитрился обмануть доверчивых сограждан?!

Пожалуй, лишь Гермес такое мог измыслить. Напрасно изранил ты себя, подобно Одиссею, и в реку прыгнул, и требовал, мол, «дайте мне охрану наемные убийцы эвпатридов идут по следу, разделаться с несчастным Писистратом». И что же? Внял народ мольбам, вооруженных провожатых приставил к хитрецу он, оглохнув и ослепнув. И вот, наш доблестный, бесстрашный добрый друг чинит расправу, окружен вниманием.

— О, велико негодование Солона! Не ты ль учил меня: «Для блага родины всего себя отдай!»? Я следую лишь твоему примеру. Припомни, кто обошел те глупые запреты? По-моему все средства хороши… Не ты ли поднял на агоре вопрос о Саламине? Не тот ли царь Итаки, именем его меня ты попрекал, прикинулся однажды сумасшедшим, чтоб не участвовать в осаде Илиона? Солон явился бесноватым на рыночную площадь, чтоб меньше было спросу, и там речами демос безнаказанно смущал. Каких трудов проступок твой мне стоило замять! На этом, впрочем, лицемер не кончил. Когда, изнемогая от распри долгой пришли к согласию Афины и Мегары, что обратятся к суду они непобедимой Спарты. О, да, Солон! Ты вновь на высоте! Тот трюк с поэмой! Необходимость, благо родины заставили Солона использовать свой стихотворный дар… И не тебе судить, что нравственно — что нет.

Мудрец неожиданно рассмеялся. В молодые годы он не только знал всю «Илиаду» наизусть, а сочинил и дописал в Ликурговом варианте поэмы немало новых мест, что тысячи лет спустя приписывали Гомеру. Заняв пост архонта, он отправил верных людей в Малую Грецию, в Милет и иные города, где они распространили несколько письменных копий солоновской «Илиады» с необходимыми вставками. На разбирательстве, в присутствии посредников-спартанцев, мудрец ловко ссылался на свидетельства гомеровских героев, а по сути цитировал себя — во времена Елены и Менелая Саламин, дескать, принадлежал Афинам.

— И сим достиг ты разрешения спора в нашу пользу! …Очнись, Солон! Смеешься? Вот и хорошо. Я не желал бы ссориться с тобой, — обрадовался Писистрат, — Живу я мыслями уж в «веке золотом». И в стольный город мой должна прийти пора, что без забот о хлебе о насущном любой отыщет дело по душе. И этим положу конец я воровству, жестокости и пьянству.

«Особенно — последнему!» — усмехнулся Солон, но вслух он произнес иное.

— Довольно, о Писистрат. Запомни, что нельзя насильно сделать счастливым человека, идя наперекор его возможностям, желаниям его. И не затем я выслушать просил.

Покуда не сошел в страну теней, где властвуют Аид и Персефона, хочу поведать я историю о острове, ее мне рассказали жрецы Та-Кемта, мудрецы из храма Тота, что в Конобе. По ту, не эту сторону Геракловых столбов лежала Атлантида, и ею правили могучие атланты и воевали с предками эллинов. Всю Ливию держала та страна колонией, и век атлантов назван золотым. В кровавой битве за свободу сошлись ахейские мужи и дети Посейдона, атланты те не славили богов и думали уж состязаться с ними… И вдруг, исчез волшебный остров, он в ночь одну ушел на дно Великого Седого Океана, расколотый трезубцем подводного владыки в наказание.