Тимур Сабаев - Пароброневик «Ливейский манул»

А яостался с двумя шкафами ходячими. Санитары, так я понимаю. Оба в чёрных халатах, хотя на вид и не новых. И шапках таких странных. Поварской колпак напоминают.

– Пошли? – это я им, уж больно всё зудело. А руки прихвачены и почесаться никак не получается.

– Ты парень, главное не дуркуй. Тогда всё обойдётся. Если начнёт накрывать – падай на пол. Мы поймём, и сразу тебя к полу прижмём и укольчик кольнём, чтоб заснул сразу. А то расшибёшься, тут такое бывает иногда после отхода. Полы то каменные. Зла мы тебе не желаем. Понял? – поинтересовался один из одинаковых. Не злобно, а так, дежурно.

– Понял. Пошли мыться, а то всё чешется.

– А, это да. Бывает. Но рубашку мы с тебя только в мыльне снимем. Не обижайся, так положено.

Мыльня была этажом ниже и была она шикарная. Белый кафель от потолка и далее везде. Трубы медные, сверкают. Даже слив медной решёткой забран. Две медные ванны, я такие даже у шефа в коттедже не видел, а уж он роскошь любил. Душевая, правда, была странная. Четыре крана. Я и от двух то уже отвыкнуть успел – везде сейчас ставят шаровый с одним рычагом. А тут умаялся, пока под смех санитаров отрегулировал напор и температуру. Но ничего, и не таких брали …

Пока я шел, пока я из смирительной кофты выпутывался, пока голый с кранами боролся – всё было ничего. А вот как намыливать себя начал, вот тут понимание приходить стало, что в беде по самое не могу. Ну, допустим, язык, как бы не мой, это может быть широко известное чувство дежа– вю. А вот с остальным уже как быть? Всё, что я мою – не моё тело. И даже не в том дело, что пары шрамов на месте не оказалась и растительность жидковата. Хозяйство не моё. Совсем не моё. Что я, себя, любимого не узнаю? А потом понял – я же пацан. Ну, лет пятнадцать. А может четырнадцать? Я уже и не помню, как оно в том возрасте было. Не, на вид всё на месте, в норме и рабочее. Но – не моё.

– Зеркало тут есть? – и голос не мой, сейчас понимаю. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? И почему до меня так медленно доходит?

– Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. – оба – двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись на одну сторону.

– Ладно, потом так потом. – а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А куда моё делось?

Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно – зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Дыши! Эти – же с уколом полезут. Нельзя! Фууу! Стоять насмерть!

В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках – завязочках. И даже запах – казённый. Я его по армии ещё помню. Зато рубашка от нижнего белья – точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский вид имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые … зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали – скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения.

– Готов. Пожрать бы?

– Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. – меня успокоили, и взяв в клещи, повели перекусить чем бог послал.

Тётки Абигэль было много. Во – первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного джигита, который, глядя на такой объём говаривал: «Такая большая и вся моя!», при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде на огромной кухне. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над «бедным дитятей, совсем оголодавшем». И помешивала в трёх котлах, стоявших на дровяной печке какое то варево, одновременно сметая мусор метлой в угол. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять – «бедное дитяте» не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов ноздреватого хлеба с жёлтым, пресным сыром, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Санитаров, кстати, тоже покормили. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? Я не выглядел ни гигантом, ни желающим свинтить в ближайшую дырку. Хотя, насчёт последнего, не уверен. Желание забиться и повыть от страха местами проступало.