Натали Анжети - Полтора килограмма. Роман

Позже у него появилась невеста – смешливая пышнотелая кабовердинка Даниэла, которая ежедневно приносила ему заботливо упакованную в контейнеры еду, громко и эмоционально причитая над худобой жениха. Однажды изумительный аромат ее угощений привел меня и Хелен в укромный уголок нашей кухни, где Патрик торопливо поглощал содержимое контейнера. Нам вежливо было предложено разделить с ним трапезу. Вкусив угощение, мы обменялись восхищенными взглядами и единодушно решили, что эта девушка непременно должна работать у нас. Так в доме появилась Даниэла, наполнившая кухню ароматами пряностей и португальскими песнями, которые она напевала вполголоса, занимаясь готовкой.

Я взял в руки лежащую сверху газету, ею оказалась «The Boston Globe». Несмотря на безусловное удобство Интернета, я оставался верен газетным изданиям. Мне нравилось вдыхать запах свежей типографской краски. Видимо, давали о себе знать годы работы в издательстве. Или принадлежность к поколению людей, для которых долгое время именно газеты служили основным источником новостей. Это было сильнее меня. Пальцы испытывали какую-то нездоровую тактильную привязанность к шероховатой поверхности газетной бумаги. Мне доставляло удовольствие окидывать взглядом заголовки, заранее расставляя для себя приоритеты к очередности прочтения визуально отмеченных статей.

На первой странице крупным шрифтом выделялся заголовок: «Миллиардер Дэн Харт сделал заявление, что трансплантация головного мозга возможна». И ниже жирным курсивом продолжение: «Более того, он заявил, что в ближайшее время сам станет первым человеком, чей мозг будет пересажен в тело донора». Далее шла моя краткая биография.

Я свернул газету и бросил на стол, где ожидали своей очереди другие печатные издания с аналогичными заголовками на первой странице. Руки казались неимоверно тяжелыми; переполняла моральная и физическая усталость. Испытывал ли я жалость к себе? Безусловно, да! Эта жалость разъедала изнутри, словно серная кислота, делая меня слезливым и слабым.

Конечно же, я осознавал, что поиск подходящего донора – это длительный процесс. И ждал. Ждал уже семь месяцев и двенадцать дней. Ожидание выматывало, истощало, лишало сна и покоя. Но я отчаянно цеплялся за жизнь. Тревога лохматой голодной росомахой терлась о больное сердце. Каждый вечер я с благодарностью добавлял прожитые сутки в копилку к таким же беспросветным и унылым дням.

В холле раздался очередной телефонный звонок. Трубку поднял Патрик.

Журналисты, словно посходили с ума, пытаясь во что бы то ни стало взять у меня интервью. Вскоре дворецкий появился на террасе и доложил:

– Подъехала мисс Новак, журналистка. Вы ей назначили на двенадцать.

– Проводи ее сюда, – я устало махнул рукой в сторону стоящего напротив кресла.

Через несколько минут послышался мелодичный стук женских каблучков по мраморному полу холла, и на террасу вошла изящная блондинка, держащая в руках коричневый кожаный кейс. Пес приподнял голову, оценивая степень возможной угрозы, исходящей от визитерши, и, не найдя оснований для тревоги, вновь погрузился в дремоту.

Журналистка нервно улыбнулась одними губами. При этом ее большие глаза смотрели напряженно-заискивающе, словно пытаясь прочесть мое настроение. Ее состояние можно было понять. Я всегда избегал общения с репортерами и порою неоправданно грубо реагировал на их навязчивость. Красоваться на обложках журналов – удел молодых, а я не настолько тщеславен. Все интервью, как правило, сводятся к вопросам о личной жизни и к моим планам о ближайших инвестициях. А чего ради я должен всем рассказывать, как трачу свои деньги? Иными словами, журналистская братия, зная о моем угрюмом характере, справедливо меня недолюбливала.

Я поднялся из кресла и, сделав шаг ей навстречу, протянул руку; она подала мне свою, такую теплую, мягкую и удивительно узкую. Я приподнял ее ладонь к своему лицу и слегка коснулся губами шелковистого запястья. В ту же секунду напряжение исчезло с лица девушки, и ее улыбка приобрела естественность, а в глазах неожиданно промелькнули заигрывающие чертики.

– Добрый день, мистер Харт! У вас очень красивый дом, – низким волнующим меццо-сопрано прощебетала журналистка.

– Добрый день, мисс Новак. Благодарю.

Я жестом пригласил ее присесть в кресло напротив. Она опустилась на мягкое сидение, кокетливо сведя колени вместе и слегка наклонив обе ноги вправо.

Я не без удовольствия принялся ее рассматривать. На вид не больше двадцати пяти лет. Облегающее платье чуть выше колена с глубоким декольте. Стариковское самолюбие позволило себе предположить: эта девушка, готовясь к интервью, думала обо мне не как о семидесятисемилетнем старике, а как о мужчине, что вызвало невольную улыбку.