Вадим Филоненко - Гонщик

Встаю на ноги и в неверном свете аварийных ламп рассматриваю свою "облизанную" ладонь, которая оказывается покрытой вонючей зеленоватой слизью. Поспешно снимаю куртку и, морщась от омерзения, тщательно вытираю кисть. Но сделать это оказывается не так то легко - слизь буквально въелась в кожу, отчего ту начинает очень неприятно пощипывать. Наконец, я решаю, что сделал все что мог, выбрасываю измазанную куртку и ковыляю дальше, мечтая как можно скорее найти действующий водопровод, желательно с горячей водой, потому что моя рука по-прежнему источает не слишком-то приятное амбре, да и кожу пощипывает все сильнее, особенно в тех местах, где остались зеленоватые разводы слизи.

В поисках водопровода решаюсь заглянуть в очередную квартиру. Выбираю ту, в которой сорвана входная дверь - почему-то мне кажется, что такая квартира безопаснее. Осторожно заглядываю внутрь. Прислушиваюсь, даже пытаюсь принюхаться, но тут же бросаю эту затею - все запахи забивает моя собственная рука. Кажется, она пахнет все сильнее, и чешется, и горит огнем. Дую на нее, пытаясь хоть немного ослабить жжение, и, решившись, захожу, наконец, в квартиру. На первый взгляд, она точь-в-точь, как та, в которую я влетел на своей авроре: такая же анфилада смежных комнат, пустые - без стекол - глазницы окон, такой же хлам и поставленные друг на друга диваны, стулья и столы.

До рассвета еще далеко, но с улицы через окна льется голубоватый приглушенный свет - это работает стандартное уличное освещение. Странно, я прекрасно помню, что когда аврора привезла меня в Сокольничий Парк, фонари не горели, и весь квартал был погружен во тьму. Не иначе это все проделки ребят с бутвилей. Ладно, как бы то ни было, свет - это здорово, даже такой не яркий. Зато теперь я могу достаточно хорошо рассмотреть все углы. Вроде опасности нет. Можно расслабиться и поискать водопровод.

Вскоре я обнаруживаю небольшую комнатку без окон с расколотым унитазом и старой пластиковой ванной. Раковины, как и кранов, нет, а из стены торчат черные хоботки труб. Трубы без заглушек, но они и не нужны - похоже воды в них не было уже много-много лет. Ну, и хрен с ней, обойдусь. С минуты на минуту должны прибыть спасатели. Я не могу точно сказать, сколько минуло времени с нашего разговора - часы были встроены в коммуникатор, который достался той жуткой твари из лифта - но наверняка полчаса уже прошли. Кажется, мне советовали держаться ближе к окнам. Что ж, пришло время выполнить совет. Ковыляю к окну. Слышу тихий посвист турбин двигателя мобиля и радостно высовываюсь наружу.

– Эй! Я здесь!

Меня слышат - перед окном зависает хищная морда бутвиля. Подчиняясь инстинкту, успеваю упасть на пол за мгновение до того, как выстрелы сбивают крошку с пластика стен. Прижимаюсь к полу и ползу, извиваясь, как ящерица, к выходу из квартиры. Выкатываюсь в коридор под спасительную защиту стены, краем уха слыша, как бутвиль высаживает пассажиров прямо через окно. Поспешно вскакиваю на ноги, но больная лодыжка подворачивается, и я падаю, впечатываясь макушкой в ножку оказавшегося здесь очень некстати стола. Надо ли говорить, что этот стол - лишь один из многих в привычной уже пирамиде из мебели. Сажусь, потирая голову, и тут… прямо перед собой вижу знакомый бесформенный силуэт! Теперь, в красноватом свете горящих в коридоре аварийных ламп я могу, как следует, рассмотреть его. Больше всего он (или она) похож на вытянутое по вертикали дождевое облако. Ни головы, ни конечностей нет и в помине. Чем он смотрит или говорит не понятно. Может, в данный момент он, вообще, стоит ко мне спиной?

– Есще кусшадь даий, - просит он. Мне кажется, или его интонация и впрямь изменилась? По-моему, теперь в его голосе звучат эдакие игривые, довольные нотки.

– Даий, - уже настойчивее повторяет он, и я машу рукой по направлению квартиры, в которую высаживаются боевики: - Там еда, там кушать.

Не знаю, понимает ли он, но послушно плывет в указанном направлении, а я встаю и тащусь, приволакивая больную ногу, по коридору к виднеющемуся вдали повороту. В квартире, тем временем, раздаются истошные вопли, стрельба, слышится какое-то утробное чавканье и другие не очень-то понятные звуки, вроде низкого басовитого гудения, но я не оглядываюсь - я бреду так быстро, как только позволяет покалеченная нога, вперед, к вожделенному повороту.

Я не дохожу до поворота каких-нибудь пяти метров, как вдруг замечаю в полу пролом. Похоже, здесь произошел какой-то взрыв - пол буквально разворотило, из покореженного, обгоревшего пластика торчат изогнутые балки перекрытий.