Анатолий Агарков - Настоящий полковник, или Что хочет женщина

– А давайте устроим праздник для самих себя – что, мы не люди? Ты, Максим Сергеевич, как на счет мангала, специалист?

Я плечами пожал:

– Была бы команда.

Наташа:

– Шашлыки это долго. Давай в «пятерочке» сардельки возьмем – чем не жаркое?

Благо теперь магазин под боком. Вошла девушка в него со двора, а вышла и с помидорами.

Хозяйка поморщилась:

– Ах, тепличные совсем не то – ни запаха от них, ни вкуса: трава-травой.

Наташа:

– На воздухе все за милую душу сметем. Максим Сергеевич разжег мангал возле беседки в огороде. В теплице укропчик есть. Я сейчас принесу.

Укроп был ещё совсем маленьким.

– Вот сейчас покрошу помельче и можно картошечку присыпать.

Картошку на кухне варила Марго. Я сосиски вертел на мангале. Толстые, они с важным шипением роняли на угли аппетитный жир, распространяли мясной аромат и показывали подрумянившиеся бока. Мао, утратив степенность, путался под ногами, шмыгая носом и поскуливая.

Стол накрыли в беседке. Обозревая его, Наташа спросила:

– Никого приглашать не будем?

Марго отмахнулась:

– Семьей посидим.

Бальзам на душу – ну как сказала! И вдруг мелкая предательски пропищала:

– А мама с дядей Максимом целовались. Я видела.

– Как это? – Марго опешила с вилкой в руке.

– Ничего подобного, – возмутилась Наташа и дернула девочку за край платьишка. – Тебе показалось.

– Ничего не показалось, вы… – договорить ей не дала мама, надвинув панамку на голове до самого подбородка.

– Поня-атна, – протянула Марго и уронила тело на стул.

Видя её расстройство, малышка попыталась утешить:

– Бабушка, он хороший и добрый, дядя Максим. Я его тоже всегда целую.

Маргарита Степановна вздохнула грустно:

– Ты его в папы себе хочешь?

Наташа хотела что-то сказать, но промолчала, рот приоткрыв.

Марго это заметила и рукой махнула:

– Да ладно уж.

– А давайте есть, – с рациональным предложением в дискуссию влез я.

Кое-как инцидент замяли и принялись за картошку с сардельками. Выпили домашней настойки.

Подгадав минутку, Марго подобралась к моему уху инкогнито:

– Кавалерист, значит? И насколько у вас все серьезно?

Я вздохнул с печалью:

– Настолько серьезно, что не знаю, как быть – и ты мне нравишься, и она.

– Да ну? – хихикнула Марго. – Спали уже?

– Нет ещё.

– Ну, это не страшно. За поцелуи в тюрьму не сажают.

– За что же меня в тюрьму?

– За совращение малолетних – Натка по возрасту тебе в правнучки годится.

– А ты, стало быть, во внучки? Один хрен педофилия…

Потом стал случайным свидетелем нелицеприятного разговора Марго и Наташи.

– Ну, рассказывай, дочь.

Натали сбивчиво:

– Мы целовались три раза всего. Первый раз, когда он меня с работы довез. Об этом я тебе говорила. Второй раз, когда мы магазин обмывали. Все вышли со двора, а он набросился словно зверь – думала, изнасилует. Должно быть, спиртное ударило в голову. А вчера он был очень нежен. Взял за руку, привлек к себе, но не тискал, не шарил руками по заднице – мы целовались: так было приятно…

– У ребенка-то на виду.

– Нет, это шпионка где-то таилась.

– И что будем делать?

– Не знаю, мама.

– Он сегодня признался, что в меня тоже влюблен. Но так не бывает!

– Пойди, пойми этих мужиков…

– Дочь, ну нельзя же в твои годы быть наивной такой. Что хотят от нас мужчины? Только лишь одного – в постель затащить. Проще простого.

– Нет, – упрямо сказала Наташа, – Максим Сергеевич порядочный человек, и в нем чувствуется душа. Если он в нас в обеих влюблен, то и страдает больше нас.

– Мне бы такие страдания!

– Вот мы в чувствах запутались, а ему нужна женщина – как ты этого не поймешь?

– Пожалей.

– А ты?

– Он мне при знакомстве предлагал, а потом ни разу не целовал и не тискал. В отличии от тебя.

– Ты предлагаешь мне самой к нему в спальню сходить? А знаешь, я бы пошла, но боюсь не его, а тебя.

– А чего тебе бояться меня? Ты ведь не девица, а сама мать. Тебе с ним спать, вот и решай. Только головы не теряй – не вздумай влюбиться. Не дай ему петлю у себя на шее затянуть.

– А ты, мама?

– А я, когда насмелюсь, тогда и пойду – и тебя не спрошу.

Наташа считала свою мать аристократкой по жизни – утонченной, манерной, но временами жесткой и даже стальной. И главное – она не напяливала этот образ на себя: так жила. И при этом очень любила свою дочурку – маленькую и глупенькую, по её мнению, в двадцать лет. Наташе казалось – мать ради её счастья готова пожертвовать своим. Но она не была эгоисткой и тоже желала счастья своей маме.