Белогор Седьмовский - Путь Наверх

– Коди, – сказал Заверган своему дроиду (с зачатками разума), выходя из комнаты, освещенной слабым, тусклым зеленым цветом, где на мгновение можно было углядеть операционный стол, над которым возвышалось множество механических клешней с хирургическими инструментами, – Проведи анализ обшивки корабля, и проанализируй ближайшие источники энергии, которую можно было бы направить для продолжения работы двигателя.

– Сейчас проанализирую, – откликнулся Коди, – Я сообщу вам все параметры как повреждений, так и исправных частей.

– Ах, стать мне архаичным! Как приятно вернуться в человеческое тело! – он немного помассировал шею, – Сделай ещё чаю. И вот ещё: сегодня ты на управлении кораблем! А то этот парень навёл на меня воспоминания и мне хочется сегодня побыть человеком.

– Вы… вернулись в человеческое тело? Вы же знаете, что оно не совершенно! Всё из-за того человека с планеты Доджрауз?

– А какое тело совершенно, Коди? Думаю, я просто решил вспомнить каково быть человеком. Иногда это очень здорово.

– А мне можно?

– Хах, Коди, – сказал Заверган улыбаясь, – Ну не смеши. Хотя, я на полном серьезе готовлю устройство, что перенесет твое сознание в тело человека.

– К чаю что-нибудь подать?

– Конечно! Что есть из съестного?

– Могу предложить жареных пиркнглоков, квашеную шморпласту, запечённых лодскринингов.

– Мда… Очень плохо… Думаю, когда вернусь в свое прежнее тело, я составлю для тебя новый протокол для потребления пищи человеком, а то всё перечисленное, извини меня, какое-то дерьмо.

– Вы слово «дерьмо» употребляете только когда являетесь человеком. А можно подробнее дать описание, что такое дерьмо?

– В другой раз. Лучше приготовь бутерброды с… Впрочем, лучше я сам приготовлю, а ты смотри и запоминай. А то подохну из-за твоей ошибки в протоколе, и будешь тут один летать.

– Нет, не надо! – завопил Коди.

– Да ладно, я шучу… А! – Заверган резко выпрямил указательный палец, округлив глаза, и сделав рот трубочкой, – И ещё, включи музыку, там есть мои произведения, альбом называется "Дождь в небеса". И убери ставни с окон, хочу посмотреть на открытый космос.

– Вы имеете ввиду солнцезащитные щитки?

– Ой, прости, оговорился. Да, именно их.

Прошло немного времени, Заверган выпил чаю, прослушал несколько треков своего музыкального альбома, написанного им несколько сотен лет назад, а может и больше – ибо время для него более не имело особо значения – выключил пластинку, и начал вести записи в бортовой дневник.

– Бортовой дневник. Цикл третий. Запись номер двести восемьдесят семь.

«Меня зовут Заверган, я родился на планете Земля. Я крайне не желаю, чтобы кто-либо из людей нашел эти записи, но, если однажды найдется тот, кто их прослушает или прочтет, я хочу рассказать с чего всё начиналось, пересказать свою историю до нынешнего момента.

Я постараюсь предоставить максимально приближенное художественное описание своей жизни, когда я ещё был человеком, и буду повествовать от третьего лица, чтобы передать как можно больше состояний всех окружающих меня тогда людей, которых уже давно нет в живых… Начну я, пожалуй, так:

«В окутанной мраком комнате был слышен звук бурлящей воды и искрящихся проводов, которые на мгновение озаряли комнату вспышками электричества. Посередине комнаты стоял операционный стол, покрытый по краям ржавчиной и пятнами засохшей крови, а рядом с ним был столик с хирургическими инструментами. Недалеко от стола были видны очертания какого-то большого аппарата, который в потемках напоминал некоего железного осьминога, щупальца которого неестественно застыли со скальпелями, какими-то остроконечными предметами, напоминающими шприцы и клешнями как у краба.

В конце комнаты стояли большие цилиндрические колбы, подсвеченные каким-то приятным, мягким и нежным зеленым светом, и словно множество полупрозрачных шапочек гриба проплывали внутри, и мигом плодили вокруг себя такое же множество более мелких и крупных особей – однако это были всего лишь пузыри.

Внутри каждой колбы можно было четко разглядеть находящихся внутри существ, даже скорее эмбрионов, из живота которых к верху тянулась пуповина, и очевидно, питала их. Лампочка над ними светила холодным и мертвым светом, подобно луне, и освещала разве что потертую табличку, вырезанным по железу словом «Инкубатор». К каждой колбе была прикреплена своя табличка, но прочесть содержимое было затруднительно. В глубине комнаты раздался скрипучий, как дверь, петли которой не смазывали полсотни лет, голос: