Герберт Уэллс - Спящий просыпается

Грэм замолчал, прерывисто дыша. Прижал кулаки к глазам и сел в ожидании ответа.

Его собеседники стали перешептываться.

– Пять, шесть лет? – спросил он слабым голосом. – Больше?

– Намного больше.

– Больше?!

– Да, больше.

Он смотрел на них; казалось, какие-то бесы заставляют дергаться мышцы его лица. Он ждал ответа.

– Много лет, – сказал рыжебородый.

Грэм выпрямился и худой рукой смахнул навернувшуюся слезу.

– Много лет! – повторил он. Крепко зажмурился, снова открыл глаза и стал озираться, переводя взгляд с одного незнакомого предмета на другой. Наконец спросил:

– Так сколько же все-таки?

– Это может вас крайне удивить.

– Пусть.

– Более гросса лет.

Незнакомое слово вызвало его раздражение.

– Как вы сказали?

Двое из присутствующих быстро обменялись короткими фразами; Грэм смог разобрать только слово «десятичный».

– Так сколько вы сказали? – настаивал он. – Сколько? И не надо на меня так смотреть. Говорите.

Среди фраз, произнесенных вполголоса, ухо Грэма уловило одну: «Получается больше двух столетий».

– Что?! – воскликнул он, повернувшись к юноше, который, как ему показалось, произнес эти слова. – Кто это сказал? Как это… два столетия?

– Да, – подтвердил рыжебородый, – двести лет. Две сотни лет.

Грэм про себя повторил его слова. Он готов был услышать, что проспал очень долго, но эти не оставляющие места для догадок слова – два столетия – сразили его.

– Два века, – произнес он вслух, и в его воображении медленно возникла картина гигантской бездны. – О, нет…

Они промолчали.

– Вы… вы сказали…

– Двести лет. Два века, – повторил человек с рыжей бородой.

Опять молчание. Грэм посмотрел в их лица и понял, что ему сказали правду.

– Но этого не может быть, – жалобно сказал он. – Это мне снится. Летаргия… Она не может столько длиться. Это неправда… Вы шутите! Скажите… ведь всего несколько дней назад я шел вдоль берега Корнуолла…

Голос его оборвался.

Человек с льняной бородкой пробормотал:

– Я не очень силен в истории, сир, – и оглянулся на остальных.

– Но это так, сир, – сказал младший из них. – Боскасл находится в прежнем герцогстве Корнуэльском… в юго-западной части страны. Там, за выгонами для молочного скота, до сих пор стоит дом. Я в нем побывал.

– Боскасл! – Грэм посмотрел на юношу. – Да, именно Боскасл. Маленькое местечко. Я заснул… где-то там. Точно не помню… точно не помню. – Он нахмурился и прошептал: – Больше двухсот лет. – И вдруг быстро заговорил; лицо его дергалось, сердце похолодело. – Но ведь если прошло двести лет, то все, кого я знал, все, кого я когда-либо видел, с кем разговаривал, давно умерли?

Никто не ответил.

– И королева, и вся королевская семья, и министры, и духовенство и государственные деятели… Аристократы и плебеи, богатые и бедные, все, все, один за другим… Существует ли еще Англия?.. Это меня утешает – ведь мы в Лондоне? Это Лондон?.. А вы – мой хранитель-опекун. И они? Тоже хранители? – Привстав, он окинул их мрачным взглядом. – Но почему я здесь? Нет! Не говорите. Помолчите. Дайте мне…

Грэм умолк, протирая глаза, а когда открыл их, увидел, что ему подают еще один стакан с розоватой жидкостью. Он сделал глоток и заплакал. Эта естественная реакция принесла облегчение.

И он снова взглянул им в глаза, несколько глуповато улыбаясь сквозь слезы.

– Подумать только… две… сот… ни… лет! – проговорил он с истерической гримасой и опять закрыл лицо руками.

Через некоторое время Грэм успокоился и сел – почти в той же позе, в которой нашел его Избистер на утесе возле Пентаргена. Но сейчас же услышал приближающиеся шаги; низкий властный голос произнес:

– Что вы здесь делаете? Почему меня не предупредили? Наверняка что-то ему рассказали? Виновный понесет наказание. Этому человеку необходим полный покой. Двери заперты? Все входы? Ему нужен абсолютный покой. С ним нельзя разговаривать. Что-нибудь ему уже сказали?

Человек со светлой бородкой что-то тихо ответил. Грэм увидел, что он говорит с новоприбывшим, невысоким бритым толстяком с бычьей шеей, орлиным носом и тяжелым подбородком. Очень густые, черные, чуть скошенные брови, почти сросшиеся и нависающие над серыми глазами, придавали лицу грозное выражение. Он нахмурился, взглянув на Грэма, но опять повернулся к русобородому.

– Остальным, – сказал он с явным раздражением, – лучше удалиться.

– Нам уйти? – спросил рыжий.

– Разумеется, и немедленно. И проверьте, чтобы все двери были заперты.