Мария Соловьева - Визариум. Проникновение миров

Толя сел напротив, посидел молча, приходя в себя. Потом протёр банку рабочей перчаткой и рассмотрел этикетку.

– Вишнёвый сок. Дата производства: июнь тысяча девятьсот шестьдесят шестого года, – прочитал он и посмотрел на Михалыча.

– Не бойся, – сказал тот, – фирма гарантирует.

Призрак откинул голову и вдруг раскатисто, сатанински захохотал.

– Извини, не удержался, – подмигнул он Толе и расстегнул верхнюю пуговицу телогрейки.

Указал на банку:

– Примешь немного на ночь. Не переборщи: граммов сто, сто пятьдесят будет достаточно, как для первого раза. И сразу на боковую, сон смотреть.

Когда Толя уходил домой и рассыпался на прощанье в благодарностях, Михалыч как-то странно помялся и сказал:

– Знаешь, попросить кой-чего хочу. Мне-то больше некого, один ты у меня среди осязаемых на ощупь людишек надёжный кент.

Вот тут Толя напрягся. Ага, значит всё не просто так. Что попросит потустороннее существо?

Михалыч, наверное, догадался, о чём тот думает.

– Да не боись, – ухмыльнулся, – душу закладывать не попрошу. Мы тут не уполномочены… Да и с такой душой, как у тебя, сам видишь – одна морока.

Михалыч приблизил к Толе лицо и, немного смущаясь, сказал, что именно ему нужно.

– Это… не обязательно ночью? – спросил Толя.

– Что? – не понял призрак. – Тю, да нет, конечно. Когда тебе будет удобно.

Поздно вечером позвонил Семён Чайка.

– Ты знаешь, – сказал он, – статистика по комбинату действительно паршивая. Я, честно говоря, такого ещё не видел. Так что если родственника зовут инженером по технике безопасности, – он хмыкнул, – пусть десять раз подумает.

О том, что вскоре после этого разговора Семён Чайка погиб, Толя узнал лишь через пару месяцев. Кто-то во дворе отделения не поставил на ручник УАЗ, тот покатился, успел набрать скорость и врезался в стену, где Семён ковырялся в багажнике своей «Нивы». «Скорая» прилетела через пять минут, но без толку, даже до больницы не успели довезти.

Перед сном Толя тайком, чтобы не увидела Алёна, достал из куртки пластиковую бутылку, куда на работе налил сока, зашёл на кухню и, отдавая дань идиотизму происходящего, быстро выпил. Запах напиток имел специфический, это Толя отметил ещё на комбинате, когда открыл банку. На вкус отдавало горечью и плесенью, но оказалось не так безобразно, как Толя себе предполагал.

Очутившись во сне и пережив весь сюжет заново, Толя с удивлением обнаружил то, чего не замечал раньше. Когда он заходил на комбинат, там оказалось два входа, две одинаковые проходные. Два сторожа Гадюкина вяло переругивались через металлический поручень. Теперь казалось, что два входа имелись и во всех предыдущих снах. Но как было на самом деле, неизвестно – у снов своя логика. Так или иначе, вишнёвый сок почти сорокалетней выдержки что-то полезное увидеть помог. Правда, кроме двух проходных ничего нового Толя не заметил.

Утром вышел из дому намного раньше, чем обычно, и поехал вовсе не на работу. Через двадцать минут выпрыгнул из почти пустого пазика и, зябко ёжась, пошёл по грунтовой дороге. Солнце поднималось над холмом, в стороне горела золотом берёзовая роща. Воробьи и синицы щебетали в придорожных кустах, радуясь жизни. Скоро впереди показалась ограда, а за ней ряды крестов и памятников.

Толя направился по рядам и довольно быстро отыскал нужную могилу. Соловьёв Сергей Михайлович, 1939–1994. Помним, любим, скорбим.

– Что-то не сильно вы помните, – пробурчал Толя, глядя на высокие заросли, почти полностью покрывающие место вокруг памятника.

Поперёк могильного участка лежала ветка росшего рядом невысокого дерева – кажется, ольхи. Наверное, сломалась от ветра или ещё зимой от снега, а скорее, поломал какой-нибудь обалдуй. Ветка упала прямо на гранитный прямоугольник, бурые выцветшие листья торчали по сторонам памятника, словно какое-то не самое удачное украшение. Убрать ветку Михалыч и попросил Толю. Сказал, мешает и давит. Толя доломал ветку и оттащил к мусорным контейнерам.

Вернулся к могиле, посидел, выкурил сигарету. Уже собрался уходить, потоптался на тропинке, а потом повесил на дерево куртку и минут двадцать вырывал из земли разросшиеся сорняки. Молодой улыбающийся Михалыч одобрительно посматривал с фотографии. Закончив, Толя сбегал в магазин и вернулся с бутылкой водки, двумя пластиковыми стаканчиками и половинкой батона. Поставил на основание памятника полный стакан, сверху положил кусок хлеба, немного покрошил птицам, остальное положил рядом со стаканом. В свой стаканчик налил на полпальца, просто пригубить, изрядную долю вылил на могильную землю, с треть бутылки оставил – пусть бомжи Михалыча помянут.