Василий Воронков - Песня песка

Все это говорилось таким тоном, как если бы ведущий сообщал долгожданную радостную новость, часто вздыхая от волнения. Ана подумала, что ещё ни разу не видела несчастные случаи в хагате, но ей всё чаще попадаются люди в медицинских масках.

В учительской было прохладно.

Трудолюбиво шелестел на стене промышленный дхаав, однако лицо у Сада всё равно раскраснелось, а на лбу выступили капельки пота. Сад вытер лоб тыльной стороной ладони и расстегнул воротник рубашки.

– Драапа! О вчерашнем по-прежнему ни слова! – Он раздражённо покосился на приёмник.

– А много пришло? – спросила Ана.

– Трое или четверо. – Сад кашлянул. – И это со всех классов.

– И что, неужели никто не предупредил?

Сад махнул рукой.

– Да я их понимаю! Когда последний раз было такое? Ладно – дети! Из учителей с утра была одна Ила! В общем… – Сад потёр ладонью лоб. – Из управы до сих пор никаких распоряжений. Всё как обычно.

– А вечерние точно придут?

Сад пожал плечами. Вечерними называли подготовительную группу, в которую записывали детей, не успевающих по каким-либо предметам. Ана вела у вечерников ихатру-видая.

– Я переключу? – спросил Сад.

Он поднялся с кресла, радостно заскрипевшего, освободившись от его веса, подошёл к приёмнику и быстро крутанул регулятор, попытавшись с наскоку поймать нужную волну. Послышался ровный, хорошо поставленный голос. Сад удовлетворенно хмыкнул, присел на край стола и стал аккуратно поворачивать регулятор, избавляясь от шипения.

– …вчерашнем гулянии собралось почти двадцать тысяч человек! – радостно выпалил ведущий. – Это самое большое…

– Драапа! – выругался Сад. – Они совсем уже!

Он попробовал открутить регулятор назад, на волну, по которой рассказывали о несчастных случаях и заболеваниях, но не нашёл ничего, кроме помех, и раздражённо щёлкнул тумблером на крышке приёмника.

– Ничего не понимаю! – Сад повернулся к Ане. – Как будто вчерашние новости весь день крутят.

– Да уж, – сказала Ана.

– Говорят, здесь тоже какие-то проблемы с подстанцией. В некоторых зданиях отключался на время свет.

Сад слез со стола и прошёлся по комнате. Широкое окно в учительской старательно завесили шторами – комната находилась в восточном крыле, и днём её выжигало солнце.

Раздался пронзительный скрип – Сад снова уселся в расшатанное кресло.

– Вообще не представляю, как ты добиралась! Вся твоя линия перекрыта!

– Не лучший, конечно… – начала Ана.

Говорить было тяжело – горло воспалилось так сильно, что, казалось, ещё немного, и она начнёт отхаркивать кровь, вместо слов.

– Я отойду, – сказала Ана.

Она поднялась, в глазах у неё потемнело, и она ухватилась за спинку стула.

– С тобой всё в порядке? – спросил Сад.

Ана улыбнулась.

– Всё отлично. Слишком резко встала.

Она медленно, стараясь не показывать вида, вышла в коридор.

Коридор окутывал лёгкий сумрак – половина потолочных ламп не горела, а единственное окно вдалеке загораживал старый седой шкаф, который кто-то вытащил из класса. Ана шла, касаясь одной рукой стены, как слепая.

Дышалось в коридоре уже не так легко, как в учительской – воздух был спёртым и пах пылью.

Ноги подгибались от слабости. Ана остановилась и несколько раз глубоко вздохнула, опираясь о стену. Одна из круглых ламп над головой несколько раз мигнула с противным сухим треском.

Ана пошла дальше.

В туалете было светло и прохладно, однако всё портил въедливый запах нечистот. Ана открыла кран и подставила под клокочущую струю руки. Несколько раз промыла лицо.

У неё закружилась голова, она испуганно схватилась за раковину, руки предательски заскользили по влажной поверхности, но головокружение быстро отпустило.

Ана вздохнула и посмотрела на себя в зеркало.

Из-за жёлтого освещения лицо её выглядело выцветшим и уставшим. Следы от зажимов маски – вокруг носа и у висков – покраснели. Ана потёрла воспаления пальцем. Кожа в этих местах истончилась и отзывалась болью даже на лёгкое прикосновение.

Из коридора полилась странная ритмичная музыка.

Отрывистые сбивчивые удары – будто кто-то отсчитывал колебания воздуха – сменялись незатейливым струнным переливом, напоминающим журчание воды.

Ана вышла из туалета. Коридор по-прежнему пустовал. Всё так же горели заплывшие грязью лампы на потолке, двери в классные комнаты были закрыты, и обшарпанный шкаф с белесым налётом на лаке загораживал единственное окно, оставляя лишь тонкую полоску света.