Евгений Лотош - Делай что должно

– Я матха. Кроме того, я могу пойти неофициально, - ухмыльнулся Хлаш. - Этого каноны не запрещают.

– Если Майно по-настоящему заинтересован в нас… и если он действительно в тяжком положении… Его прихлебатели развернут на тебя настоящую охоту. Они не позволят тебе узнать что-то нежелательное для них.

– Мало на меня охотились? - косо прищурился Хлаш. - Я не слабоумный, чтобы попадать в человеческие ловушки. Кроме того, охоту устроят и на официальных разведчиков. Так будет даже хуже - о нас будут знать, а компании труднее скрыться, чем одиночке. Один я могу выдать себя за наемника…

– Если ты пойдешь один, тебя не будут слушать на Сборе…

– Куда они денутся, - Хлаш поднялся на ноги. - Учитель, я давно не глупый ребенок, и меня уважают в землях Восьми Племен. Впрочем, учитель Тром, ты прав. Негоже так нарушать традиции. Если хотите послать разведчиков, созовите Совет. - Он подошел к выходу из шатра, но обернулся. - Учитель, я собираюсь проводить гостей к границе, а затем навестить мать и сестру. Я уже месяц в пограничном патруле и давно не был у родственников, так что имею право. Вернусь не позже, чем через три месяца. До свидания, учитель. - Хлаш низко поклонился, прижав руку к сердцу, откинул полог и вышел.

Старый Предводитель печально глядел ему вслед.

Барабан стучал негромко и монотонно. "Бум-бах, бум-бум-бах", выводил невидимый барабанщик, скрытый во тьме за кольцом костров. Изредка к тамтаму присоединялась раковина океанского уч-махарога, оглашая хриплым завыванием лес. Заграт сидел в шатре с выходом, обращенным к площади, и задумчиво перебирал амулеты. Легкий ветерок приносил запахи ночного леса, волков, неспокойно подвывающих в стойлах, запахи чужаков и их коней, но в основном - запахи разгоряченной стаи, пропитанной яростью, ненавистью и - страхом. Заграт еще раз втянул воздух вывернутыми наружу ноздрями. Да, страх. Много лет орочьи войны не выходили за рамки вялотекущей усобицы, и молодежь не привыкла к смертям. Как это увлекательно - вопить на площади о крови и отрезанных головах, потрясать ятаганами и тыкать волков древками копий, доводя тех до исступления, заставляя яростно грызть жерди загона, обильно смачивая их пеной и кровью рассеченных губ… И как это страшно - думать, а не окажется ли поднятой высоко в небо на пике твоя голова. Холодок бежит по коже, колени внезапно становятся слабыми, и ты начинаешь кричать еще громче в надежде заглушить свой ужас, свой - и чужой тоже. Ибо в расширенных зрачках соседа все твои эмоции отражаются как в хорошо отшлифованном бронзовом зеркале, тронутом налетом патины за старостью лет. И ты видишь там, как в жаркой сече он - или ты - неловко бросает копье в бегущего навстречу тролля или заносящего меч Всадника и пришпоривает волка, без памяти улепетывая из битвы, обнажая твой беззащитный бок, открывая его злой боли и короткому предсмертному удивлению - почему я? И сейчас ты сипишь, уже сорвав голос, нахлестывая свой страх, обращая его в ярость в смутной надежде, что эта ярость не даст его - или твоим - ногам предательски просигналить волку - выноси меня из боя, а руке - дрогнуть во время удара, метящего в чужой, уже пропитанный смертной тоской взгляд, и также смутно понимая, как смешны твои - или его - надежды…

Заграт встряхнулся, пытаясь отогнать древние, ни разу не испытанные на деле чувства. Не удалось. Слишком уж воспоминания предков перекликались с сегодняшней ночью. Он сделал несколько глубоких вдохов и нехотя поднялся на ноги. Статус шамана давал определенные привилегии, и не последняя из них - появляться на сходе позднее остальных, избегая шума и давки, вони разгоряченных тел. Тем не менее злоупотреблять этим не стоило. Он ощупал потайные карманы пояса, поправил мешочек за пазухой, после секундного колебания надел на шею один из амулетов и вышел, властно откинув далеко в сторону шатровый полог. Гул заметно стих, и несколько сотен глаз повернулись в его сторону. В некоторых была надежда, в некоторых - обреченность, но были и такие, что пылали неприкрытой ненавистью. Заграт медленно пошел к центру площади, большой утоптанной глиняной площадке, где у возвышения нервно храпели лошади пришельцев, взбудораженные звериными запахами.

– Приветствую тебя, о могучий Заграт Тргаха, - почтительно склонился перед ним Каол Трейн. В его голосе угадывалась неприкрытая издевка. - Я надеюсь, что за сутки ты переменил свое мнение? Посмотри - большинство не на твоей стороне, - он широким жестом обвел совсем притихшую, чтобы не пропустить ни одного слова, толпу. - Я ценю твою осторожность, о мудрый шаман, но ее надо оставить прошлому. Настоящее не терпит и не прощает нерешительности. Посмотри, твой народ хочет идти со мной и за мной…