Евгений Лотош - Серый туман

На Шварцмана было жалко смотреть. Он трясся как осиновый лист на ветру, разом утратив все свое достоинство.

– Нет, шеф… Не знал, шеф… - почти всхлипывал он в ужасе. - Чесслово, не докладывали мне ничего такого… Не сообщили…

– Ах, не докладывали! - в ярости заорал Треморов. - Ах, не сообщили! - Он подскочил к Шварцману, схватил за лацканы пиджака, вытащил из кресла и с наслаждением потряс. Что-то несильно укололо его в палец. Он зло отшвырнул заведующего канцелярией от себя, так что тот покатился по полу, и бросился к столу. - Ну все, друг милый, кончилась твоя долгая и добросовестная служба. Хватит с меня. Можешь считать себя уволенным!

Он изо всех сил надавил скрытую под столешницей кнопку и секунд пять не отпускал ее. Распахнулась дверь, и в нее вошли два парня в строгих костюмах, под которыми угадывались атлетические мышцы.

– Убрать его, сами знаете куда, - брезгливо кивнул Народный Председатель на свою бывшую правую руку. - И вызовите Дуб… Дровосекова.

Ярость туманила ему глаза, стало трудно дышать. Боль в уколотом мизинце вдруг стала невыносимой. Он взглянул на него и увидел на подушечке пальца микроскопическую каплю крови. Машинально стер ее о костюм. Сердце колотилось в грудной клетке, словно желая разорвать ее изнутри. Треморов обессиленно рухнул в кресло, и тут его взгляд упал на Шварцмана.

Тот стоял между двумя охранниками, но никакой растерянности или страха не ощущалось в его взгляде. Наоборот, наблюдалось в его глазах какое-то непонятное ожидание и… что-то еще. Торжество. Да, торжество. Треморов раскрыл рот, чтобы приказать раздавить эту пакость прямо здесь, в его кабинете, и ничего, что потом все отмывать придется, лишь бы знать что с этой паскудной гнидой покончено раз и навсегда… но из рта вырвался лишь нечленораздельный хрип. Глаза его заволок багровый туман. Тело Народного Председателя, несколько раз судорожно дернувшись, обмякло в кресле. Его глаза остекленели.

– Да позовите же врача, наконец! - закричал начальник канцелярии, делая попытку броситься в его сторону. - Народному Председателю плохо!

Он круто развернулся на месте и прошипел машинально удержавшим его за плечи охранникам: "Да отпустите же меня, кретины!", свирепо дернулся, высвобождаясь из их ослабевшей хватки. Конвоиры тупо смотрели на тело Треморова, еще не понимая, что происходит.

– Вы, ослы, надо вызвать врача! Да очнитесь же наконец, придурки! Вы еще не поняли, что случилось?

– Так точно, - наконец пришел в себя охранник, выглядевший немного сообразительнее своего напарника. - Будет сделано, Павел Семенович. Ты, - он невежливо ткнул товарища под ребра. - Останешься здесь, выполнишь все, что он прикажет! - Его товарищ дернулся, но первый что-то яростно прошептал ему на ухо, и тот поспешно встал по стойке смирно. Первый пулей вылетел из кабинета, что-то на ходу прокричав секретарше.

Шварцман подошел к столу и внимательно посмотрел в глаза мертвецу. Неестественно огромные, во всю радужку, зрачки медленно сужались, принимая свои обычные размеры. Он удовлетворенно качнул головой. Через пять минут не останется никаких внешних признаков отравления, а еще через полчаса весь яд в организме распадется. Да, типичный инфаркт. Тяжелая была у шефа работа, нервная, все самому приходилось делать, за всем самому следить. Поэтому Народное Правительство республики Ростания с прискорбием вынуждено сообщить, что двадцать четвертого октября тысяча пятьсот восемьдесят второго года от основания Галлии на пятьдесят первом году жизни в результате долгой и продолжительной болезни скончался Народный Председатель Республики Ростания Треморов Александр Владиславович. Весь народ в едином порыве скорбит об утрате одного из лучших своих сынов, отдавшего себя всего беззаветному служению Отчизне. Официальная церемония прощания с телом усопшего состоится…

В коридоре раздался топот многих бегущих ног.

Двадцать пятого октября, когда по телевидению и в газетах объявили о смерти Народного Председателя, стало днем массовых беспорядков.

Толпы пьяных когда вином, а когда и эйфорией вседозволенности людей высыпали на улицы городов. Магазины, чьи стеклянные витрины не смогли сопротивляться булыжникам и металлическим прутьям, разграбили в первые же часы. Обезумевшие люди волчьими стаями метались по улицам, требуя выдать им колбасы, сахара, чая, водки, начальство, переворачивая машины и избивая тех, кто подвернулся им под руку и не имел своей стаи, чтобы защититься. Дружно забастовали железнодорожники, парализовав все грузовые перевозки. Вагоны с зерном и продуктами, а также лесом, гравием, рудой, металлопрокатом и прочим, забили пути на грузовых, а потом и пассажирских станциях. Составы безжалостно грабились обнаглевшими бандами.