Алена Чапаева - Нервно курящая Изида

Ночь, улица, фонарь и ― нет! ― вокзал. Тусклое сияние желтой лампы, выхватывающей из кромешной темноты унылый бок старого здания ― и, если присмотреться, становятся видны очертания всей серовато-грязной вокзальной стены с окрашенными светло-синими деревянными оконными рамами. У меня возникало стойкое ощущение дежавю, ведь этот вокзал я уже видела раньше, в каком-то другом сне. Там и тогда оно выглядело совсем иначе, имело праздничный вид, суетилось огнями на манер веселого вертепа из ковбойского вестерна. К тому же на том другом вокзале был устроен дополнительный этаж под апартаменты. Во всём остальном это было в точности то же самое сооружение ― с шатровой крышей и большими голубыми буквами, растянувшимися вдоль верхнего окна.

На сей раз вокзал ― реальный, «из плоти и крови» ― был пуст и безлюден. Совершенно никакой надежды нет, уже много лет отсюда никто никуда не едет, и в ближайшее время не произойдет ровным счетом ничего!

Я обошла здание с его освещенной стороны и остановилась возле ларька, на котором многообещающе красовались пять букв слова «КАССА» (вторая «А» кренилась набок) и чуть ниже надпись «Электрички и пригородные поезда» ― но отсюда уже давно никто никому не протягивал билет в обмен на звенящую мелочь.

Ларек остался позади, а я продолжила путь через брусчатку, мимо туалетов, к скрывающимся под травой рельсам. Параллельные линии сверкающего под луной металла убегали в ежевичные «джунгли». Здесь не бывает поездов. Я ошиблась.

Странно, что я связывала с этим местом какие-то надежды. Хуже всего, что я пообещала всем купить билеты, и даже взяла у них деньги. Все хотят ехать, но… вокзала давным-давно уже нет. Надо как-то сообщить им…

***

Спустя несколько лет я стояла возле поросших бурьяном рельс и снова переживала это треклятое дежавю. В нашем городе перестали ходить поезда ― пригородные, междугородние, любые. Ощущение такое же, как в том сне, ― уехать не получится. Максимум из возможного ― велопокатушки в районе депо.

Это было связано не только с отменой всех электричек, но и с каким-то очевидно внутренним решением самого́ населения ― оставаться на месте лучше, чем пускаться в путь. Когда думаешь об этом, испытываешь то же изумление, что в том самом сне, где были ночь, улица, фонарь… Как будто кто-то всё уже решил за тебя: как жить, где и зачем, ― но не очень-то потрудился объяснить свой выбор.

***

В свое время огромные государственные вливания направлялись на то, чтобы просто «отпиарить» происходящее. Когда народ, наконец, согласился, что «не ехать» ― необходимость, стали объяснять, что так вообще-то было испокон веков, но… я же помню дни, когда поезда увозили с этого чертового вокзала толпы заполошных туристов! Должно быть, я уже стара, раз помню. Вот в памяти моей восемнадцатилетней соседки Кати ничего такого нет. Ей вообще кажется абсурдом, что кто-то куда-то может ехать. Зачем? Что там можно найти, кроме смерти от болезни?

Лет восемь назад ввели специальные маски. Сказали: «Надо носить их, не снимая, всегда и везде». Я ношу. Это не очень удобно, особенно если ты в очках ― стёкла запотевают и уже мало что разглядишь. Приходится ненадолго давать носу свободу ― чтобы сделать несколько неглубоких вдохов. В прошлом году добавили еще обязательные номера на рукаве, чтобы патрули не тратили время на идентификацию личности прохожего по паспорту или удостоверению…

В тот день, проехав пару километров между заброшенных рельс, разглядывая вид на горы, я остановилась, облокотилась на раму велосипеда спиной, стащила ненавистную повязку и глубоко вдохнула. Тут можно: никто не увидит. Отдышавшись, я сняла заплечный рюкзачок, вынула из него термос с чаем и сделала глоток. Потом закурила и, наконец, ощутила расслабление. Голова перестала пульсировать от накрывшего мегаполисы напряжения. Там, в городах, нельзя всё. Гулять просто так, курить, пить, есть в кафе, стоять к другим ближе двух метров и даже смотреть в сторону одного человека дольше 30 секунд, так как последнее провоцирует панику.