Александр Ермилов - Вселенная Марка Сенпека. Роман

Где-то на середине высотки я слышу нарастающий гул, усиливающийся с каждой минутой. Вскоре окна подъезда озаряются ярким светом прожекторов. Два обээновских вертолета кружат над поселком. Группы спецназа спускаются на радиационную землю. Откуда-то возникают еще охранники, начинается перестрелка. Я кричу в смартбраслет, чтобы отряд отправили в высотку нам на помощь. Мы пробегаем несколько этажей, попутно застрелив троих храмников. Добравшись на верхний этаж и оставив на лестнице пятерых убитых, я и Роана вваливаемся в пентхаус Единоутробных.

В разбитое панорамное окно задувает метель, снег оседает в комнате, превращая квартиру в часть чащобы. Я приникаю к спинке дивана. Сразу за мной заходит Норутин и прячется за шкаф. Слышу в дальнем конце пентхауса приглушенные рыдания и шуршание по осколкам разбитых окон. Роана громко приказывает выходить с поднятыми руками, будто читает по учебнику. В ответ раздается рев, переходящий в крик, но быстро стихает. Я делаю знак, и мы продвигаемся вглубь.

Возле стены одной из спален Единоутробный брат держит на коленях свою сестру. У той закатились глаза, грудь и живот покрыты ранениями от лазервера, словно кухонная терка. Брат безоружен. Я достаю наручники и приказываю ему протянуть руки. В этот момент за окном появляется обээновский вертолет и из него вырывается огненный торнадо энергопушки, который делает из пентхауса решето.

Я кричу в смартбраслет:

– Отбой! Отбой! Не стрелять!

В последний момент Роана отталкивает меня, и вместе мы перекатываемся через открытую дверь в ванну, чугунное тело которой защищает нас от расстрела. Там мы лежим в позе зародыша, обнимая друг друга, пока рой снарядов не стихает.

Покрытые побелкой и кусками стен, мы выбираемся из укрытия, и я снова кричу, чтобы прекратили огонь: в пентхаусе ОБН. Кричу, переполненный адреналином и злостью, едва понимая бесполезность своих криков. Единоутробный брат лежит возле сестры, утыканный попавшими в него снарядами не меньше, чем вся квартира. Из его рта стекает тонкая струя крови.

Когда мы с Роаной выходим из башни, я набрасываюсь на первого попавшегося бойца спецвойск и трясу его, требуя ответить, кто отдал приказ. Он недовольно брыкается, пытается вырваться и бурчит, что операцией руководит Малуновец.

Вокруг нас столпились люди ОБН и храмники. Некоторые любители радиации громко возмущаются, требуя, чтобы «еретики проваливали отсюда!», ему вторят, и обээновцы начинают арестовывать всех недовольных. Женщины и дети остаются в стороне. Я вижу рыдающую храмницу, стискивающую своего младенца, будто опасаясь, что мы его отберем. При виде ребенка, покрытого струпьями, мне становится жутко противно от происходящего. Я приказываю бойцам аккуратнее производить аресты, и пытаюсь найти Малуновца. Но почти сразу замечаю взлетающий вертолет и капитана внутри, смотрящего на меня сверху вниз и почему-то решившего даже не поговорить со мной после получившейся бойни.

Прикрывая лицо от ветра, усилившегося от работающих лопастей вертолета, я пытаюсь высмотреть в хаосе смешавшихся храмников и обээновцев Роану. Начавшийся вновь снегопад слепит мне глаза, лезет в рот. Недалеко я вижу, как напарница заходит в склад.

Норутин стоит возле клетки и смотрит на лежащие там тела погибших. Мужчина в кофте изрешечен выстрелами, как и Единоутробные. Кажется, весь поселок и Храм теперь представляют сито, сквозь которое льется кровь. В дальнем конце склада роятся законники, вытаскивают найденные запасы годжолоина. В соседних складах обнаружена лаборатория, которую описывают, фотографируют, протоколируют. Крупный улов, но наше расследование по-прежнему в тупике.

Мы постояли в молчании, и прошла вечность, прежде чем Роана направилась к выходу, увлекая меня за собой. Залезая во внедорожник, я еще видел лицо маленькой девочки с круглой красной дырой во лбу.

– Спасибо, ― говорю я тихим голосом Норутин. Благодарю за спасение.

Роана коротко кивает.

Час или два мы едем в молчании, слышен только свист начавшейся метели за окнами. Снег мельтешит за лобовым стеклом, практически лишая нас обзора, словно требует поворачивать или остановиться вовсе. Я намереваюсь расспросить Малуновца, почему он приказал убить Единоутробных. Говорю об этом Роане, и она второй раз быстро кивает. Всю дорогу обратно я сражаюсь с всплывшими сомнениями.

***

В Отделе темно и пусто. Несколько включенных ламп подсвечивает коридоры и закрытые двери. На входе дежурный даже не посмотрел на меня, продолжая жадно поглощать бутерброд и читать газету.