Валерий Сабитов - Империя-Амаравелла

И вот, я внутри ожившей картины, среди золотых колосьев. Колыхание и аромат хлебных волн заставили забыть обо всем. Отыскали меня в конце дня. Почему мне был показан земной хлеб прошлой жизни? Людей в той картине нет…

Второе проникновение… Я на коленях столетнего деда по отцу. Он седобород и румян, как здоровый мальчик. Подбрасывает меня в воздух одной рукой, а другой подхватывает, — ощущение восхитительное. В свои сто дед способен тянуть воз с сеном на гору сам, жалея уставшую лошадь.

С того времени в моей биографии нет места ни дедушкам, ни бабушкам. И в этом скрытый смысл, знамение.

Третья попытка привела к развалинам непонятного строения. Я сижу на сухой бестравной почве и сооружаю домики из осколков бетона и стекла. Домики выстраиваются в улицы. Таких поселений из стеклобетонных коробок тогда не возводили. Они из будущего.

Цели я не достиг. Увидеть маму живой не получилось. Несколько черно-белых любительских фотографий недостоверны. Темное Нечто устранило ее из моей памяти одним ударом и навсегда. И за это я с ним посчитаюсь.

А пока ничего не могу. Он собирает вокруг меня войско. Оно состоит из злых черных собак, пауков, комаров, змей… И — темных людей. Складывается жуткая сказка, пострашнее тех, которые рассказывает Гена Епифан. Дом Гены на соседней улице и он знает страшных историй больше, чем кто-либо в Нижне-Румске. Я иногда поздними вечерами включаюсь в компанию кругом него и слушаю с замиранием сердца. Возвращаюсь один, но откуда-то приходят яркие видения, отгоняющие страх. И прихожу домой спокойный. У отца нет повода переживать из-за меня.

Мама отказалась от больницы и прощалась с миром в родном семейном доме. Она знала время ухода и то, что скажет напоследок. Такое дается немногим.

Этот момент запечатлен в памяти накрепко и не требует реконструкции. Мне одиннадцать, брату девять. Она простилась с нами и говорила с отцом. Говорила о главном, потому что видела варианты будущего.

— …Ты не найдешь такую, как я… Береги детей. Не женись раньше, чем через год…

Да, она знала: отец переживет ее более чем вдвое. Он здоров, силен и красив. Увиденное и услышанное впиталось в мою кровь. Она уснула насовсем тихо и спокойно. Ангелы позаботились об этом.

Отец с братом разрыдались и обнялись. Я вспомнил в тот миг: они точно так же плакали, когда из черной тарелки на стене государственный голос сообщил о смерти Вождя.

Я не заплакал. И не стал прижиматься к отцу. Ощущая, как качаются небо и земля, вышел в другую комнату и упал ничком на кровать. Я твердо знал, чего хочу и что делаю: то была попытка уйти следом за ней. И мир померк для меня.

Очнулся я в следующий полдень. Оранжевое декабрьское солнце светит слишком ярко. Желтый снег искрится и слепит глаза. Смотрю через окно Михиного дома, через улицу напротив. Рядом с отцовским домом стоит грузовая машина с опущенными бортами. На ней обитый красным ситцем гроб, суетящиеся люди… Я хорошо понимаю, что происходит. Но не переживаю нисколько.

Там, где я пробыл последние сутки, из меня вынули часть предыдущей памяти. Взамен дали иммунитет к новой жизни. Что стало спасением, но я это не сразу понял. Стало не с чем сравнивать наступающее настоящее, оно воспринималось естественным. С данным природой не спорят. Такое положение исключает протест, способный исказить будущее. И если в устранении воспоминаний замешан мой враг, он ошибся.

В тот день я закрылся. Схлопнулся, как звезда, которой надоело светить.

Отец через полгода поехал на «родину» и вернулся с мачехой. Нечто из темноты указало ему на разумность такого решения. Ошибку он понял уже там, но после юридического оформления нового союза. Я узнал раньше, предвидел. И запретил ей называть меня именем, которое дала мама. Она усвоила непреклонность запрета не сразу. Пришлось несколько раз обрывать попытки присвоить мамино право. Первые опыты резкого отпора…

Граф на меня сильно повлиял. Свою жилую комнату превратил в копию его кабинета. Хотел проникнуть в ядро личности. Не вышло. Опеку над ним с появлением Анвара с меня сняли. И вот, — неожиданность! Граф собрался бежать из «семейного рая». Он понял, что дорога отсюда ведет прямиком в ад. Он испугался. У меня ни права, ни возможностей помочь ему. Да и понятия не имею, как. Рай и ад — не пустые ли слова? Тяжело наблюдать со стороны над душевными муками великого человека, ставшего почти родным.