Грег Иган - Останови мое падение

Я остался стоять в дверном проёме, а он сел в единственное кресло. На мгновение, у меня закружилась голова, а под ногами качнулся пол, но, думаю, я не сдвинулся с места, не шевельнулся, не дрогнул. Если бы я это сделал, возможно, он бросился бы на меня.

Он спросил:

— Что ты хочешь?

Я должен был подумать об этом. Тысячу раз я представлял себе эту ситуацию, но больше не мог вспомнить подробностей, хотя припомнил, что обычно я предполагал, что Андерсон узнает меня, и сразу же, добровольно начнёт извиняться и объяснять.

Наконец, я сказал:

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, почему ты убил мою жену.

— Я не убивал твою жену. Твою жену убил Миллер.

Я покачал головой.

— Это не правда. Я знаю. Полицейские сказали мне. Не утруждайте себя ложью, потому что я знаю.

Он мягко смотрел на меня. Мне хотелось вспылить, закричать, но у меня было ощущение, что, несмотря на пистолет, это было бы скорее смешно, чем устрашающе. Я мог бы ударить его рукояткой пистолета, но на самом деле, я боялся приблизиться к нему.

Так что я выстрелил ему в ногу. Он взвыл и выругался, затем наклонился, чтобы осмотреть повреждения.

— Хрен тебе! — зашипел он. — Хрен тебе! — Он раскачивался взад и вперед, держа свою ногу. — Я сломаю твою чертову шею! Я тебя убью!

Рана кровоточила через дыру в сапоге, но это было ничто по сравнению с фильмами. Я слышал, что испаряемые боеприпасы имеют эффект прижигания.

Я сказал:

— Скажи мне, почему ты убил мою жену?

Он выглядел больше злым и омерзительным, нежели испуганным, но перестал притворяться невиновным.

— Это просто произошло. Это просто одно из тех событий, которые случаются.

Я раздраженно покачал головой.

— Нет. Почему. Почему это случилось?

Он сделал движение, будто хотел снять ботинок, а потом передумал.

— Всё пошло не так. Там был замок с часовым механизмом, а наличных почти не было, это просто был большой провал.

Я снова покачал головой, не в состоянии решить: дебил он, или претворяется.

— Не говори мне, что это произошло. Почему это произошло? Зачем ты это сделал?

Отчаяние было взаимным. Он провёл рукой по волосам и хмуро посмотрел на меня. Теперь вспотел и он, но я не смог бы сказать, было ли это от боли или от страха.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Что я потерял самообладание, да? Дела пошли плохо, и я потерял своё проклятое самообладание, а она оказалась там, годится?

У меня снова закружилась голова, и на этот раз, головокружение не останавливалось. Теперь я понимал — он был не глуп, он говорил мне чистую правду.

Как‑то я случайно разбил кофейную чашку во время напряжённой ситуации на работе. Однажды я, к своему стыду, после ссоры с Эми, даже пнул свою собаку. Почему? Я потерял своё чёртово самообладание, а она попалась мне под ноги.

Я пристально смотрел на Андерсона и чувствовал, что бессмысленно ухмыляюсь. Теперь всё было так ясно. Я понял. Я понял нелепость всего, что я когда‑либо чувствовал к Эми — моей любви, моего горя. Она была только плотью, она была ничем. Вся боль последних пяти лет испарилась. Я был пьян от этого облегчения. Я поднял руки и медленно повернулся. Андерсон вскочил и бросился ко мне. Я стрелял ему в грудь, пока не кончились пули, потом опустился на колени рядом с ним. Он был мёртв.

Я засунул пистолет в карман куртки. Ствол был тёплым. Открывая дверь, я не забыл воспользоваться носовым платком. Я был готов увидеть снаружи толпу, но, конечно, выстрелы были бесшумными, а угрозы и проклятия Андерсона, скорее всего, не привлекли внимания.

В квартале от дома из‑за угла появилась патрульная машина. Поравнявшись со мной, она почти остановилась. Они ехали мимо, я продолжал смотреть прямо перед собой. Я услышал звук тормозившего двигателя. Они остановились. Я продолжал идти, ожидая оклика, думая, что если они обыщут меня, и найдут оружие — я признаюсь. Нет смысла продолжать эти мучения.

Двигатель булькнул, заурчал громко, и машина с ревом помчалась дальше.

Может, я не «номер один», не самый очевидный подозреваемый. Не знаю, во что Андерсон был вовлечён с тех пор, как вышел, — возможно, есть сотни других людей, у которых были гораздо более веские причины желать его смерти, и, возможно, когда полицейские закончат с ними, они доберутся до меня, и спросят, что я делал той ночью. Однако, месяц — это, мне кажется, ужасно долго. Очевидно, их это не интересует.

У входа толпятся те же подростки, и, кажется, один лишь взгляд на меня опять вызывает у них отвращение. Интересно, исчезнут ли за пару лет эти вбитые в их головы пристрастия к моде и музыке, или они останутся с ними на всю жизнь. Думать об этом невыносимо.