Филип Фармер - Ночные кошмары

Я видел глазами чудовища. Видел, кстати, лучше, чем раньше. Хотя Франкенштейн сильно подпортил глаза, так же, как он испортил все остальное, хотя он хотел сделать совершенное человеческое существо. Почему, во имя Бога и всех Его ангелов, Франкенштейн построил восьмифутового человека? Было ли это его представление о существе, которое не будет выделяться в толпе?

Как я уже сказал, я видел глазами это богохульного создания. Хотя они нуждались в очках для чтения, их недостатки не были ответственны за остроту моего зрения. Я видел все так, словно смотрел в большой телескоп — все вокруг как бы уменьшилось в размерах. В то же время получаемые мной изображения выглядели так, словно большой конец телескопа был погружен прямо под поверхность пруда с чистой водой. Движение лучей света через стеклянную призму и жидкость создавало своеобразную и несколько размытую картину.

Это искажение распространялось и на мой слух. Таким образом, строение глаз не было причиной этого раздражающего явления. Должно быть, виновато строение мозга или неправильная связь между ним и мной, которая мешала реальному восприятию окружающего мира. Или, может быть, именно так существо видело и слышало.

Великий Боже! Как же мне успеть обо всем рассказать? Я знаю, что мое время и количество бумаги ограничены. То ли я умру, то ли бумага закончится. И все же я, как человек, всегда отличавшийся ясностью, краткостью и абсолютной уместностью темы лекций для апатичных и тупоголовых студентов нашего университета, стал глуп и болтлив, как любой из сотни пассажиров «Корабля дураков» Себастьяна Бранта. Простите меня. Мне нужно рассказать как можно больше, чтобы вы поняли историю Франкенштейна, его чудовища и меня.

Только что чудовище, несмотря на мои ментальные побуждения, запиналось в копировании моего послания. Не холод в этой лачуге способствует его слабости. Это ледяной палец смерти прикасается к нему и, следовательно, ко мне. Надо торопиться, время подгоняет. Однако, как вы должны понимать, вы бы не читали эти строки, если бы я не сумел снова активизировать чудовище и заставить его продолжать исполнять задачу, которую я поставил перед ним…

Он буквально разваливается на части. Я уверен, что это случилось бы давным-давно, если бы Франкенштейн, эта несчастная комбинация дурака и гения, не ввел в него какое-то химическое вещество, чтобы его органы, собранные от разных людей и даже разных видов, не отторгали друг друга. Однако химические вещества, используемые для этого, утратили свою силу.

Вчера у него отвалилось правое ухо. Накануне его левая нога распухла и почернела. Неделю назад он выблевал все мясо белого медведя и тюлений жир, которые давно стали основными ингредиентами нашей диеты. С тех пор он не мог держать в себе много пищи. Большая часть его зубов сгнила.

Будем надеяться, что я смогу продолжать давить на него, пока он не передаст это письмо посыльному.

Этот безнадежно безответственный Франкенштейн был так напуган, когда его творение ожило, что убежал, оставив чудовище, невинного, как младенец, и столь же полного потенциального добра и зла.

Мне ничего не оставалось, как вместе с чудовищем попытаться осознать окружающий мир. Все мы, конечно, не, взирая на наши желания, попали в эту суровую и равнодушную вселенную. Но у большинства детей был кто-то, кто заботился об их потребностях, любил их и воспитывал. Это существо было единственным в своем роде, и оно было человеком, самым несчастным ребенком из всех. Хотя поначалу я испытывал к нему отвращение, со временем я стал ему сочувствовать, даже отождествлять себя с ним. Почему нет? Разве он — не я, и разве я не он?..

Попробуем еще быстрее. Его смерть приближается, поэтому нужно поскорее закончить это письмо.

Нет времени на подробности, как бы они ни требовали освещения и объяснения.

Существо (то есть я) бежало из Ингольштадта в близлежащие горные леса. Он многое узнал о себе, о мире и людях в этой области. Он жаждал признания и любви. Он не получил ни того, ни другого. Он научился добывать и использовать огонь. Он отправился в деревню и был ранен — люди бросали в него камнями. Он укрылся в неиспользуемой части коттеджа и шпионил за его обитателями, когда-то богатыми французскими аристократами, изгнанными и ныне живущими в нищете.

Подслушивая он научился говорить по-французски. Отчасти это была моя вина. К тому времени я успел послать ему несколько сообщений, о которых он даже не подозревал. Это не были команды, которым он подчинялся, или что-то еще, что заставляло его осознавать мое присутствие, но информация, хранящаяся в моем мозгу, включая отличное знание французского.