Артём Курамшин - Вселенная полна потерянных кораблей [сетевая публикация]

Но Мирель сама из тех, кому по рождению не дано познать глубину окружающей многогранности. Она и сама не от мира сего, и от этого ей чуть проще.

— Потому что… — говорит девушка, но не знает, откуда начать. — Потому что… — Взгляд блуждает где-то понизу, выискивая то главное, что расставит всё по местам. — Лет через двести после старта «Лебедей», на Земле был открыт способ путешествий сквозь червоточины искривления четырёхмерного пространства-времени.

— Червоточины? — упавшим тоном переспросил командор, и в голове уже зародилось объяснение создавшемуся положению.

— Когда ваш ковчег уходил с Земли, червоточины были лишь гипотетическим допущением, но прошло время, и люди научились скакать сквозь толщи пространства за считанные дни.

— И они расселились по звёздам? — поразился простотой решения командор. — Сколько же сейчас обитаемых миров?

— Сорок три! — ответила Мирель, грустно и радостно одновременно. — Но червоточины находятся лишь в планетных системах, у звёзд, — таковы особенности гравитационного искривления пространства-времени. Достать вас, когда вы находились в глубоком космосе, вдали от звёзд, — технически не возможно! Поэтому-то мы и считаем вас потерянными. Как вызволить вас из пустоты межзвёздия, когда до вас — сотни световых лет? Как достучаться и хотя бы сообщить об изменениях, если радио не пробивает такие расстояния? Вы бы не перенесли подобного известия… — Восторг Мирель сменился эмоциональным упадком.

Но это было лишь предчувствием того разочарования, что постигло командора.

Бослор поник. Вот так вот, дело всей жизни в мгновение рухнуло. Чаяния поколений «Белого лебедя» в одночасье разбиты. Они летели сюда столетьями, но вдруг опоздали. Опоздали навсегда, на всю жизнь, которая теперь стала бессмысленной.

Так бывает: готовишься к чему-то важному, считаешь это своим предназначением, живёшь ради этого, а жить забываешь. Придаёшь личному, своему счастью ничтожное значение, но потом вдруг оказывается, что всё это было напрасно.

— Это ведь ранний ван Гог… — услышал командор.

Подняв взгляд, он видит Мирель за изучением одной из картин. Полотно мрачное, пасмурное: маленькое судёнышко пытается пристать к неприветливому берегу.

— Да, кажется… — пробормотал командор Бослор.

Интерес Мирель наигран и вял, заметно, что девушка пытается перевести разговор со смертельно болезненной темы, за инициирование которой себя корит. Запечатлённый на картине сюжет холоден и соответствует воцарившейся в хранилище искусств атмосфере.

— Да, кажется, это ван Гог… — в рассеянных чувствах произносит командор. — Кажется, картина называется «Вид на море»… не помню… — Командор ощущает неожиданно охватившую его ужасную головную боль.

— Всегда мечтала увидеть оригинал творения ван Гога, но на Сампойе нет ни одной его картины, — с деланной учтивостью говорит Мирель, а сама только и следит за реакцией Бослора. — Это ведь оригинал?

— Да, конечно, — кивнул командор. — Вы знаете… — через силу проговаривает он, но Мирель понимает с полуслова.

— Мне пора, — с жалостью глядя на Бослора, засобиралась девушка.

Она торопливо шагает в направлении выхода, но в последний момент Бослор спохватывается:

— Мы сможем увидеться в другой день?

Мирель остановилась. Обернулась и встретила в глазах командора искреннее ожидание.

— Да, — с радостью и готовностью ответила Мирель.

Очередной дубль под вопросом.

Режиссёр Дэнповер бессильно развёл руками, в отчаянии опустил голову и дал отмашку на перерыв. Многочисленный обслуживающий персонал разбредается по углам, ассистенты шумной, праздной толпой двинулись в закусочную.

Режиссёр дождался, когда они останутся на ярко освещённом и оттого неуютном пятачке вдвоём, после чего встал с табуретки.

Грозно, с упрёком оглядел командора Бослора, позволил себе снисходительную улыбочку. Подошёл и плюхнулся на диван рядом с ним.

— Не понимаю, что опять не так? — устало спросил режиссёр Дэнповер. — Что за отсебятину вы опять гоните? Вы представляете себе, сколько ресурсов мы выжигаем зазря?

— Послушайте, это — чёрт знает что! — в ответ возмущается командор. — Это действо не имеет с документальным фильмом ничего общего!

— Правильно! Совершенно верно! — терпеливо и пламенно объясняет Дэнповер. — Фильм, который мы снимаем, относится к художественно-документальному жанру! — по слогам декламирует слегка заносчивый, а в глазах Бослора — циничный, режиссёр. — Это не до конца правда! Не совсем документальное кино! Мы на такое и не претендуем. Нам нужен элемент остроты. Захватывающий сюжет нам нужен! А этого можно добиться лишь допущением вымысла, ибо ваша история… хм… — Подыскивая выражение поделикатнее, Дэнповер задрал взгляд кверху. — Не очень… насыщенная, если позволите такое слово.