Камиль Фламмарион - Гибель мира [litres]

– Буква убивает, – восклицал он, – и лишь дух животворит! Все преобразовывается, все подлежит закону изменения и совершенствования. Мир движется вперед…

«Буква убивает, и лишь дух животворит!»

Речь эта была произнесена среди неописуемого всеобщего смятения. Слушатели несколько раз пытались прервать оратора, грозя смелому епископу кулаками, называя его раскольником и отступником, но правила Собора не дозволяли этого, так как всяким мнениям предоставлена была полная свобода. Вслед затем начался горячий и страстный спор о догмате воскресения мертвых, о числе могущих воскреснуть, об окончательном и вечном местопребывании избранных и осужденных, хотя во всем этом ничего нельзя было понять.

Кометой здесь занимались меньше всего. Однако «божественный отец» дал знать по телефону во все епархии мира, находившиеся в постоянном телефоническом сообщении с ним, о том, чтобы везде совершались общественные молебствия для умилостивления божественного гнева и отвращения от христианского мира карающей десницы Верховного Судьи. Особым образом приспособленные фонографы позволяли слышать во всех церквах подлинные слова самого римского первосвященника.

Описанное сейчас заседание происходило во вторник вечером, то есть на другой день после двукратного заседания Парижского института, о котором мы говорили выше. Божественный отец передал Собору приглашение председателя Института о необходимости удалиться из Италии в критический день, но на него не было обращено никакого внимания – во-первых, потому, что смерть для всякого верующего есть освобождение, во-вторых, потому, что большая часть богословов оспаривала самое существование жителей на Марсе и, наконец, в-третьих, потому, что Собор епископов под председательством самого божественного отца никак не должен был высказывать какой бы то ни было боязни, а напротив, обязан был до некоторой степени верить в действительность молитвы, этого возношения души к Богу, управляющему движением небесных светил и всемогущему Владыке мира.

Неумолимо, подобно слепому року, который нельзя отвратить никакими силами, подобно тому как ядро, вылетевшее из жерла пушки, неизбежно попадает в цель, так неизменно продвигалась комета, идя по своему правильному пути и все с большей и большей скоростью приближаясь к той точке пространства, в которую должна была прийти Земля в ночь с 14 на 15 июля. Последние вычисления не заключали в себе ошибки ни на одну йоту. Два небесных тела, Земля и комета, шли, летели со страшною быстротой навстречу друг другу. Представьте себе два поезда, пущенных один против другого со всей чудовищной и слепой силой, присущей пару; они стремглав несутся друг на друга и вот-вот разобьются вдребезги, истолкутся как в ступе при этом чудовищном ударе, пожрут друг друга в бешеной ярости. Но здесь скорость при встрече должна была оказаться в сто шестьдесят пять раз больше, чем при столкновении самых быстрых поездов, несущихся друг против друга со скоростью ста верст в час каждый.

В ночь с 13-го на 14-е июля комета распростерлась почти по всему небу, и даже простым глазом можно было видеть огненные вихри, кружившиеся около оси, направленной косвенно к отвесной линии. Казалось, тут были целые беспорядочные полчища огненных метеоров, схватившихся между собою в яростной битве и швырявших друг в друга электричеством и молниями. Пламенное светило как будто поворачивалось вокруг себя и волновалось в своей внутренности, точно было одарено жизнью и испытывало жестокие мучения. Громадные огненные струи вылетали из разных фокусов и были то зеленоватыми, то огненно-красными, то ярко-белыми и столь ослепительными, что на них невозможно было смотреть. Очевидно, солнечный свет действовал на паровые вихри, вероятно, разлагая некоторые тела, производя взрывчатые смеси, электризуя ближайшие части и отталкивая пары и дым за пределы громадной головы, надвигавшейся на нас. Но само светило, несомненно, горело собственным огнем, весьма отличавшимся от отраженного солнечного света, и выбрасывало из себя все более и более длинные огненные языки, подобно какому-то страшному чудовищу, бросившемуся на Землю, чтоб пожрать ее и испепелить своим огненным дыханием.

Что всего более, пожалуй, поражало при этом зрелище, так это отсутствие всяких звуков, полная тишина. Париж и всякие другие многолюдные города были в эту ночь совершенно безмолвны; люди как будто замерли в ожидании, тщательно прислушиваясь и всячески стараясь уловить какие-нибудь отзвуки надвигавшейся небесной грозы; но ни малейшего шума не доносилось из этого ужасного кометного пандемониума.