Исай Лукодьянов - Экипаж «Меконга»

Суровым жителям северо-запада раздавали южные редкости — жевательную смесь плодов арековой пальмы, листьев бетеля и жженой устричной скорлупы; эта жвачка глушила голод и окрашивала слюну в кроваво-красный цвет.

Раздавали «освободителя грехов» — настой дурмана, освобождающий на время от рассудка и памяти, и «слезы забвения» — приготовленный из мака напиток. Особенно щедро раздавали бханг — напиток из сока нежных верхушек индийской конопли, смешанного с настоем мускатного ореха и гвоздики.

Бродили в толпе смуглые жители Раджпутаны с бородами, зачесанными за уши. Бойкие, верткие торговые люди с юга продавали фрукты, украшения и тайные лекарства: целебную нафту из далекого Бад-кубэ [20] Бад-кубэ (иранск.) — Баку. для лечения кожных болезней, толченый носорожий рог — средство от всех болезней, и многое другое.

Тучи мух висели над становищем паломников. Запах душистой мази — нарда — смешивался с запахами пищи, людского и бычьего пота, благовонными курениями, дымом костров и полынным духом наркотиков.

Возбуждение толпы нарастало. Люди требовали чудес.

В полдень, из ворот храма выкатили огромную колесницу Джагганахта-Джаггернаута — владыки мира Вишну в воплощении Кришны.

Статуя из дерева, облицованного слоновой костью, ослепительно блестела на солнце. Впрягшиеся в колесницу люди медленно катили ее по каменистой дороге. Они не чувствовали тяжести: дурманные напитки и курения сделали свое дело. Они хрипло выкрикивали молитвы, их глаза лихорадочно блестели.

Толпа бесновалась. Каждый хотел дотронуться до колесницы. Многие, кому не удалось протолкаться к святыне, в исступлении наносили себе раны — кто ножом, кто острым камнем.

И уже кто-то, обезумев, кинулся под огромное колесо, усаженное шипами. За ним второй, третий… Еще… Вокруг — орущие перекошенные рты… Ведь смерть под колесницей Джаггернаута — это немедленное перевоплощение в высшем образе. Пока изнуренное тело крестьянина, обремененного долгами и голодной семьей, корчится в предсмертных судорогах под широким ободом колеса, душа его может перебраться в тело новорожденного младенца в богатом брахманском доме…

Описав круг по границе лагеря, колесница вернулась во двор храма.

Понемногу дикое возбуждение стало спадать. Усталые люди валились с ног, заползали в палатки, в тень повозок. Лагерь паломников на время утих.

Бородатые сикхи в тюрбанах не принимали участия в праздничных безумствах. Они расположились особняком и, казалось, чего-то выжидали. На них, вероотступников, смотрели косо, но, зная, что сикхи не признают ахинсы — непротивления злу, — остерегались и держались подальше.

Вечером вспыхнули огни многочисленных костров. Люди совершали вечерние омовения и варили пищу. Прислужники храма раздавали рис и страшную жидкую смесь опиума с бхангом.

Возбуждение, еще более сильное, чем днем, снова охватило толпу.

В храме ударили бубны. Вышел брахман, объявил, что вход разрешен. Орущая толпа повалила в храм, заполняя гигантский зал и все переходы. Лишь верхние галереи, полукольцом окружавшие зал, были пусты: туда не пускали.

На небольшой площадке между бассейном и статуей Кали двенадцать девадаси склонились перед богиней. Смуглые тела танцовщиц были неподвижны — лишь кисти рук и пальцы в непрерывном движении следовали ритму бубнов.

Сумеречно было в храме. Масляные лампы бросали дрожащие отсветы на зловещие лики богини, на ожерелье из человеческих черепов на ее бронзовой шее, на пояс, изображавший переплетение отрубленных рук. Красноватым блеском светились рубины в ее глазных впадинах.

У ног богини лежало человеческое тело — его очертания смутно рисовались под белым покрывалом.

Вдруг звуки бубнов оборвались. Девадаси, не поворачиваясь к богине спиной, скрылись за боковыми колоннами.

На освободившееся место вышел дородный высокий брахман. Выждал, пока стихнет шум, и сказал звучным голосом:

— Люди, сегодня неприкасаемые удостоятся зреть чудо вместе с вами — такова воля богов. Расступитесь и дайте им, не тронув вас, пройти на верхние галереи. Когда все будет кончено — они уйдут позже вас, и вы не будете осквернены. Расступитесь!

— Махадео! — ахнул кто-то. Толпа покорно расступилась.

Неприкасаемые, плотно прижав руки к бокам, чтобы занимать меньше места, сдерживая дыхание, шли по освободившемуся проходу к лестнице, ведущей на верхние галереи. Непривычно сытно накормленные, они были опьянены сытостью не меньше, чем бхангом. А то, что они вместе со всеми допущены в храм, было для них уже чудом.