Нил Гейман - Лучшие рассказы [litres]

Я прошел несколько кварталов по Марш-стрит в сторону центра, таких же, как весь Иннсмут: нелепая смесь американской готики восемнадцатого столетия, низеньких коричневых домиков конца девятнадцатого и сборных серо-кирпичных коробок конца двадцатого, – прежде чем добрался до закрытой закусочной «Куры гриль», и отпер ржавую металлическую дверь.

Через дорогу был винный магазин; на втором этаже практиковал хиромант.

На металлической поверхности – черным маркером – небрежное граффити: ПРОСТО УМРИ. Легко сказать.

Лестница была деревянной; штукатурка потрескалась и осыпалась. Мой офис, состоявший из одной комнаты, находился наверху.

Я нигде не задерживаюсь так надолго, чтобы вывешивать на двери солидную табличку. Моя была написана от руки печатными буквами на куске картона, который я приладил к двери.

ЛОРЕНС ТАЛБОТ

РЕШАЮ ВОПРОСЫ

Я отпер дверь офиса и вошел.

Какое-то время осматривался, а в моей голове проносились прилагательные типа «убогий», «мерзкий» и «запущенный», и наконец сдался, не сумев подобрать подходящее. Там стояли удивительно непотребные стол, офисный стул, шкаф для хранения документов; а из окна открывался жуткий вид на винный магазин и пустую приемную хироманта. Запах старого пригоревшего жира от закусочной на первом этаже. Мне стало интересно, как давно закрылись «Куры гриль», и я представил себе полчища черных тараканов, шныряющих подо мной, в темноте нижнего этажа.

– Таков образ мира, каким вы сейчас его представляете, – произнес низкий темный голос, столь низкий, что его вибрации отдались у меня в животе.

В углу стояло старое кресло. Сквозь патину и потертости проступал прежний узор обивки цвета пыли.

В кресле сидел толстяк, глаза его были плотно закрыты, а между тем он говорил:

– В замешательстве глядим мы на наш мир, с чувством неловкости и тревоги. Мы считаем себя учеными, оказавшимися в плену у ритуалов, одинокими людьми, не по собственной воле попавшими в ловушку мироздания. Правда много проще: внизу, во тьме земной, есть силы, которые желают нам зла.

Его голова откинулась, а из уголка рта показался язык.

– Вы читаете мои мысли?

Человек в кресле медленно, глубоко вздохнул, и в его горле что-то пророкотало. Он действительно был чрезвычайно толст, с короткими бесцветными пальцами, похожими на колбаски. На нем было грубое старое пальто, некогда черное, а теперь неопределенно серого цвета. Снег на его ботинках еще не растаял.

– Возможно. Конец света – странная идея. Мир вечно заканчивается, и его конец вечно переносится, то из-за любви, то из-за глупости, то благодаря старой тупой удаче. Ну что ж. Уже слишком поздно: Старшие Боги выбрали себе суда. Когда взойдет луна…

Из уголка его рта тонкой струйкой вытекла слюна, истончаясь до похожей на серебряную нити, упавшей на воротник. Что-то поспешно убежало с воротника и укрылось в складках его пальто.

– Да? И что же случится, когда взойдет луна?

Человек в кресле дернулся, открыл свои маленькие глазки, красные и выпученные, и моргнул, словно пробудившись.

– Мне снилось, что у меня много ртов, – сказал он, и его новый голос оказался странно тихим и хриплым для такого огромного тела. – И каждый рот открывается и закрывается независимо от других. Некоторые рты говорили, другие шептали, третьи ели, а иные молча ждали.

Он осмотрелся, вытер слюнку в уголке рта, выпрямился в кресле, озадаченно мигая.

– Кто вы?

– Тот парень, что арендует этот офис, – ответил я.

Он внезапно громко рыгнул.

– Простите, – сказал он хриплым голосом и тяжело поднялся из кресла. А когда поднялся, оказалось, он ниже меня ростом. Он стоял и потерянно оглядывал меня с ног до головы и с головы до ног.

– Серебряные пули, – наконец произнес он после короткой паузы. – Старинное средство.

– М-да, – ответил я. – Это настолько очевидно, что, возможно, поэтому я о нем и не вспомнил. Ну и дела, я ведь мог бы сам в себя пальнуть! В самом деле!

– Вы смеетесь над стариком, – сказал он.

– Вовсе нет. Извините. Ну а теперь вам пора. Кое-кого ждет работа.

Он вышел, с трудом волоча ноги. Я сел за стоявший у окна стол и очень скоро, крутясь и вращаясь, обнаружил, что когда поворачиваюсь налево, стул теряет опору и я могу упасть.

Присмирев, я ждал, когда зазвонит пыльный черный телефон на моем столе, покуда свет на зимнем небе окончательно не померк.

Звонок.

Мужской голос: Как насчет алюминиевого сайдинга? Я повесил трубку.