Братья Стругацкие - Дни Кракена [сборник]

Ремни не дали ему повернуться, а собственный голос показался необычайно хриплым и совершенно незнакомым. Сергей Сергеевич открыл глаза и огляделся. В голове шумело, веки казались очень тяжелыми, и он решил, что удивительный сон продолжается.

— Ну что ж, посмотрим, — решил он и даже стал ерзать в кресле, устраиваясь поудобнее, как будто сидел перед экраном телевизора. — Не проспать бы только будильник… Будильник, прямо скажем, неважный — зря его мне подарили. Изящной формы, но… Однако, что ж это — все комната да комната… Приборы какие-то. Скучно. Пусть здесь появится человек!..

Сергей Сергеевич, как и многие люди, был убежден, что может, находясь в таком вот состоянии, управлять своими снами. Много раз это ему действительно удавалось, но сейчас человек не появился — комната осталась пуста. Огромная комната с высокими белыми стенами, с гладким блестящим, надо думать, металлическим полом. Вдоль стен тянулись громоздкие сооружения, тоже белые, украшенные многочисленными циферблатами, круглыми темными окошками и мигающими разноцветными лампами. В общем и целом все это походило скорее на зал центрального управления электростанцией, чем на сон, и вызвало в памяти Сергея Сергеевича звучные термины: пульт, реостат и «двести тысяч вольт». Сергей Сергеевич был ихтиологом и плохо разбирался в электротехнике.

— Потолок, скорее всего, стеклянный, — размышлял Сергей Сергеевич, подняв глаза к небу, — Большой матовый экран на противоположной стене — телевизор. И вообще — это самый яркий сон, который мне когда-либо приходилось видеть.

Странный шум над ухом неожиданно прекратился, и наступила глуховатая тишина, нарушаемая только металлическим звенящим пощелкиванием, доносившимся откуда-то из-за спины. «Тик-дзанг, тик-дзанг, тик-дзанг…» Сергей Сергеевич машинально принялся считать щелчки и, досчитав до шестнадцати, вдруг подумал, что его мысли и ощущения все-таки слишком ясны и резки — даже для самого яркого сна. Эта мысль поразила его и заставила прибегнуть к классическому методу: он поднял руку и дернул себя за нос. Рука показалась ему непривычно легкой, а нос — до удивления маленьким, и он не проснулся. «Тик-дзанг, тик-дзанг…» — неслось сзади. Сергей Сергеевич поднял руку и приблизил ее к глазам.

— У-ди-ви-тель-ный сон, — сказал он, стараясь изо всех сил подавить в себе чувство необычного, переходящее в страх: это была не его рука. — Слишком гладка и бела… Гм… Я бы сказал, даже голубовата и… и я бы не прочь проснуться…

Тик-дзанг, тик-дзанг…

— Да прекратите вы это щелканье, — крикнул Сергей Сергеевич. Эхо пролетело под сводами зала и погасло в дальнем углу его.

— Тик-дзанг, тик-дзанг, — ответила тишина.

— Это сон, — твердо сказал ихтиолог и взялся руками за ремень, мягко охвативший его грудь. — Это сон, но я сейчас встану и… э-э…

Ему было неясно, что будет дальше.

— И… э-э-э… так сказать, пройдусь…

Он принялся шарить в поисках пряжки или чего-нибудь в этом роде, стараясь не замечать белой странной рубахи до пояса и коротких белых штанов, облекающих его тело (кстати говоря, тело было вовсе не его — маленькое, белое, мускулистое). Ремни он снял сравнительно легко, но так и не понял, как это у него получилось.

— Сон, конечно, сон, — подумал он с облегчением и встал.

Кресло было похоже на зубоврачебное и стояло на возвышении посреди зала с белыми стенами. Позади кресла, похожий на гигантский гриб, до самого потолка тянулся сверкающий матовым металлом агрегат с торчащими из него двумя длинными широкими трубами, уставленными прямо в затылок тому, кто сидел в кресле. В кресле сейчас никто не сидел, но в одной из труб вспыхивал и гас в такт «тик-дзанг» оранжевый огонь. Это было так красиво, что Сергей Сергеевич даже забыл на время, что видит сон. Он несколько раз обошел вокруг громадного гриба, рассматривая шкалы с бегающими стрелками, рубчатые кремальеры, цветные кнопки. Потом он споткнулся о кресло, остановился, озираясь.

— Пульт управления! — пробормотал он и дернул себя за нос изо всей силы. — Р-реостат…

Сон не проходил, сон оставался, и только теперь Сергей Сергеевич ясно себе представил, до какой степени он ничего не понимает. Он медленно спустился по лесенке на металлический пол, выложенный большими цельными шестигранными плитами, и, смахнув рукой пыль с последней ступеньки, уселся.

— Попытаемся суммировать, — сказал он, с содроганием вслушиваясь в хриплый, совершенно незнакомый голос, вырывающийся у него из горла. — Прежде всего, это — не сон. Следовательно, это — явь. Так. Что отсюда следует?