Роджер Леви - Платформа [litres]

– Процесс репликации подтвердил, что метавирус генетически заточен под носителя. Даже не под его родню, а исключительно под него самого. Как будто создан для одного конкретного человека.

Глаза Ягетона блестели, а руки метались в воздухе и по клавиатуре.

КАКУЮ ИМЕННО МУТАЦИЮ?

– Он неожиданно сделался крайне заразным. Он все еще обладает характеристиками рака, но теперь, когда мы пытаемся его анализировать, он отбрасывает эту заточенность под носителя и становится быстродействующим и опасным для всех.

ИНТЕРЕСНО. ЭТО НОВАЯ ИНФОРМАЦИЯ. ВЫ УВЕРЕНЫ В ЭТОМ?

– Да. У нас два зараженных лаборанта. Мы погрузили их в rv . Придется сбросить их сарки в море.

НЕТ. СОЖГИТЕ САРКИ. СОЖГИТЕ РЕПЛИЦИРОВАННЫЙ МАТЕРИАЛ. СКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК КОНТАКТИРОВАЛО С МАТЕРИАЛОМ?

– Только эти двое.

СКОЛЬКО ЧЕЛОВЕК КОНТАКТИРОВАЛО С ЭТИМИ ДВУМЯ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ У НИХ ПРОЯВИЛИСЬ ПРИЗНАКИ ЗАРАЖЕНИЯ?

– Пятеро, и они в карантине. Я знаю…

ВЫ ЗАКОНЧИЛИ ОТЧЕТ?

– Да. И отправил в архив.

КТО-НИБУДЬ ПОКИДАЛ ЛАБОРАТОРИЮ С ТЕХ ПОР, КАК ВЫ ПРИСТУПИЛИ К РЕПЛИКАЦИИ?

– Нет. – Он выглядел раздраженным. – У нас строгие защитные меры. Экстремальная мутация не могла быть предсказана. Ни одна из моделей на это не намекала.

Я видел пот у него на лбу. Ягетон был моим главным исследователем, моей главной надеждой. Я разрешил ему взять с собой в лабораторию жену и детей. Больше я никому подобного не позволял, но он был хорош. Он сказал, что не возьмется за работу, если я этого не разрешу. Может, они отвлекали его?

– Я не понимаю, как этот метавирус может быть естественным, – сказал он. – Часть химических кодов невозможно опознать. Я никогда с таким не сталкивался. Ни один метавирус не может достичь подобного уровня сложности, не пройдя как минимум через пять эволюционных этапов такой вирулентности, что она породила бы пандемии. – Он бросил очень быстрый взгляд на мой образ. – Но пяти пандемий не было. Так скажи мне, откуда взялся этот образец?

КТО-НИБУДЬ ПОКИДАЛ ЛАБОРАТОРИЮ?

– Нет. Все на месте. В чем дело?

ПОДОЖДИТЕ.

Я отключился и немедленно запустил полную профилактическую процедуру. Аварийные системы были установлены во всех моих исследовательских клиниках, но воспользоваться ими мне пришлось впервые. Я изолировал лабораторию Ягетона. Все выходы были заблокированы, защита от возгораний отключена, и инициированный мной электропожар надежно уничтожил всех и все.

Я проверил заметки Ягетона и заново произвел все его расчеты. Он сделал несколько незначительных ошибок, но оказался прав. Он воссоздал метавирус Пеллонхорка в среде собственных клеток Пеллонхорка. Я заставил еще две лаборатории повторить работу Ягетона, получив те же самые результаты – он одобрил бы мою добросовестность, – и еще трем поручил реплицировать вирус в полипотенциальных клетках, взятых не у Пеллонхорка, чего они сделать не смогли. Все пять лабораторий я сжег так же, как и лабораторию Ягетона, и передал результаты исследований в оставшиеся.

После этого стало ясно одно. Я был уверен, что знаю план Пеллонхорка – то, что он называл семенами, было его собственной болезнью. Вот чем он угрожал: если этот его Бог не исцелит его, тогда Пеллонхорк обрушит то же самое на всех остальных людей. Я сильно подозревал, что отыскать лечение будет невозможно.

Но почему одного Пеллонхорка настигла такая болезнь? Как?

Неужели Бог действительно существует? Я мысленно возвратился на Геенну. Я витал над ней в Песни. Может ли такое быть? Неужели Пеллонхорк был прав?

Нет. Прав был Ягетон. Метавирус мог путем эволюции дойти до такого состояния, чтобы только клинические манипуляции запускали в нем подобный скачок.

Так, может, он сам создал этот вирус? Сам Пеллонхорк?

Я услышал у себя в голове голос Пеллонхорка. «Нет, это Он создал его».

Очевидно было одно. Лекарства от этой болезни не будет, и Пеллонхорк не сможет жить вечно.

Я потеряю мою Пайреву. Моего ребенка. Я потеряю все.

Вибрация двигателя отпечатала на теле Рейзер все контуры кокона, и теперь у нее болело все. Она проклинала Мэрли, чувствовала себя виноватой, и снова проклинала его. Он что-то говорил, когда она закрылась в лодке, оставив его на смерть, – начало извинения. Он всегда был перфекционистом. Рейзер ерзала, но удобного положения просто не существовало. Это было совсем не похоже на Мэрли.

Но теперь она забыла о боли, наблюдая за растущей и прояснявшейся платформой. Приближаясь, та, казалось, успокаивалась и постепенно становилась неподвижной, и Рейзер слышала, как усиливается рев мотора.