Дмитрий Шашурин - Печорный день. Рассказы и повесть

Во всем я превзошел всех самых заядлых мечтателей и воображателей, даже самого себя. Я пробовал ловить рыбу там, где ее никогда не было, не могло быть и не будет. Зная это, я все-таки забрасывал удочку. Наверно, я тогда был еще маленький. Потому что позже я стал стесняться и уж стеснялся тоже с размахом - людей, коров, лошадей, собак и даже самого себя. Удочка будто не удочка, и я иду просто так, не к пруду, гуляю около. А около пруда сады, огороды около пруда. Зачем мальчишка просто так гуляет рядом с заборами и смотрит на яблоки, на смородину?

Собаки делали вид, что захлебываются от ярости и изо всех сил стараются перескочить через забор, чтобы загрызть меня немедленно. Это они показывали свое усердие хозяевам, садоводам-огородникам. А еще считается, что животным неизвестны ни ложь, ни лицемерие. Когда хозяев не было, собаки на меня не лаяли, лежали на припеке и щурились с ухмылкой: знаем тебя, рыболова, дурак ты, парень, в пруду живут не рыбы, а только головастики со своими родителями, - и зевали, загибая языки салазками. Теперь же, на глазах у садоводов-огородников, свирепели они одним боком, который к саду, к хозяевам, а другим боком, который ко мне, конфузились, что вот, не хуже меня им приходится ломать Ваньку. Может быть, я зря сказал ложь, лицемерие, просто собачья дипломатия, для общения с людьми. Садоводы-огородники отрывались от земли с удовольствием, что им представился наконец повод распрямить спины, долго меня разглядывали, и им хотелось усмотреть во мне чего-нибудь, хоть капельку разбойничьего, грабительского, чтобы получилось, что они не зря оторвались от грядок. И я, позор мне, позор мне, еще больше, чем садовники-огородники, жаждал, чтобы меня лучше приняли за грабительского подручного, огородно-разбойничьего разведчика, чем за меня самого, робкого рыболова-мечтателя.

Только, если вы мне сейчас не поверите, я вам и совсем никогда не поверю. Даже девочкам. Не поверю, когда вы мне расскажете, что вы совсем не стесняетесь, и особенно если вам чего-нибудь хочется очень, что вы не делаете вид, что вам и не хочется, и даже не притворяетесь, что не видите то, что вам хочется очень, хотя и смотрите на него. Не поверю. Потому что вредно получать все сразу же, как захочется: схватил - обжегся, проглотил - подавился. Ведь никто не говорит «давай дружить» всем подряд сразу, как увидел, а если и говорит, получаются слова, а не дружба. Такой человек хочет, чтобы к нему относились хорошо, чтобы с ним дружили, а сам никому и не друг и не знает, чего ему нужно. Что перед ним сейчас торчит, то ему и кажется: «Дай!» Кажется, лишь кажется. Мама говорит, что хорошие родители не те, которые дают, а те, которые умеют отказать, и умеючи отказать даже труднее, и это и есть настоящее воспитание. Вот почему я не поверю вам, если вы мне не поверите, что со мной все было, как я рассказал. Раз у вас хорошие родители, значит, вы воспитаны по-настоящему и понимаете сложности жизни.

А сложнее сложности, чем сложность на берегу озера Ясхан, в моей жизни не бывало: оказаться, как в самом страшном для рыболова сне, на берегу уединенного водоема без снастей. Водоема, который, может быть, набит рыбой всяких видов, а не одними сазанами, да и сазаны здесь вдруг особенные. Кто обнаружил? Я! И что, если в Ясхане клюнет у меня кистеперая рыба, выберут меня в академики или не выберут? Что же это выходит: подросток может стать чемпионом мира, если поставит мировой рекорд, а если сделает мировое открытие, его не выберут в академики? Выберут обязательно, и, может быть, даже почетным академиком.

Но все это не для меня, меня никуда не выберут теперь. Будь там хоть ихтиозавры, разве их поймаешь без снастей. Смешно ведь, правда, поплавочек: тюк! тюк! подсекаешь - ихтиозавр! Все это проносилось передо мной, во мне в то время, как мой единственный эксперимент превосходил мечту и от камышей расходились круги по всему озеру. Так я разозлился на себя, на свое воспитание. Я сам воспитал в себе эту глупую тягу к жесту, родители тут ни при чем. Они и не могли заметить, как я воображал себя совершающим эти жесты, например, отказывался навсегда от мороженого, чтобы показать сестренке, какой у меня твердый характер, или от кино. Решал про себя, что перестану ходить в кино всем на удивление. Но на самом деле я спокойно ходил в кино и ел мороженое, и от этого мне сильнее мечталось от чего-нибудь да отказаться, заявить: все, точка! И сдержать слово. Уж очень хотелось обзавестись характером, а главное - самому знать, что да, есть характер. Когда же меня приняли в экспедицию, я должен был совершить наконец что-то такое, без характера не поедешь в пустыню. Я решил отказаться от рыбной ловли на время, пока буду в пустыне. Такой заядлый рыболов - и отказывается! Характер? Конечно, это тоже был сплошной самообман: я понимал, что в пустыне не бывает рыбы. Но жест все-таки сделал - оставил дома моток лески с поплавком, грузилом и крючками, который всегда и везде носил с собой в кармане.