Роберт Шекли - Абсолютное оружие (сборник) [litres]

Но нелегко ему было примириться с этим. С тяжелым сердцем позвонил он на станцию и заказал себе место на вечерней ракете до Порт-Ньютона.

Когда Кромптон упаковывал вещи и до отправления ракеты оставался всего час, дверь его номера распахнулась. Вошел Эдгар Лумис, огляделся вокруг, закрыл и запер за собой дверь.

– Я передумал, – сказал Лумис. – Я согласен на реинтеграцию.

Внезапное подозрение загасило первый порыв радости Кромптона.

– А почему вы передумали?

– Какое это имеет значение? – возразил Лумис. – Разве мы…

– Я хочу знать почему, – сказал Кромптон.

– Ну, это трудновато объяснить. Понимаете, я только…

Раздался громкий стук в дверь. Сквозь апельсиновый загар на щеках Лумиса проступила бледность.

– Ну пожалуйста, – попросил он.

– Рассказывайте, – неумолимо потребовал Кромптон.

Лоб Лумиса покрылся крупными каплями пота.

– Случается, что мужьям не нравятся небольшие знаки внимания, которые оказывают их женам. Порой даже богатый может оказаться потрясающим обывателем. В моей профессии встречаются подводные камни – мужья, например. Поэтому раз или два в год я считаю полезным провести некоторое время в Бриллиантовых горах, в пещере, которую я там себе оборудовал. Она в самом деле очень удобна; правда, приходится обходиться простой пищей. Но несколько недель – и опять все в порядке.

Стук в дверь повторился с новой силой. Кто-то кричал басом:

– Я знаю, что вы здесь, Лумис! Выходите, или я сломаю эту проклятую дверь и сверну вашу мерзкую шею!

Лумис никак не мог унять дрожи в руках.

– Больше всего на свете боюсь физического насилия, – проговорил он. – Не лучше ли просто реинтегрировать – и тогда я вам все объясню.

– Я хочу знать, почему на сей раз вы не скрылись в своей пещере? – настаивал Кромптон.

Они услышали, как кто-то всем телом налег на дверь. Лумис пронзительным голосом закричал:

– Это все ваша вина, Кромптон! Ваше появление выбило меня из седла. Я лишился своего необыкновенного ощущения времени, своего шестого чувства грядущей опасности. Черт вас побери, Кромптон, я не успел смыться вовремя! Меня захватили на месте преступления! Я просто сбежал, а за мной по всему городу мчался этот кретин, этот здоровенный неандерталец, выскочка-муж, он заглядывал во все салуны и отели, обещая переломать мне ноги. У меня не хватило денег на пескоход и не было времени заложить свои драгоценности. А полицейские только ухмылялись и отказывались защитить меня. Пожалуйста, Кромптон!

Дверь трещала под бесчисленными ударами, и замок начал поддаваться. Кромптон, благодарный судьбе за то, что чувство недостаточности так вовремя заговорило в Лумисе, повернулся к нему, к этой части своей особы.

– Ну что ж, давайте реинтегрировать, – сказал Кромптон.

Оба они твердо посмотрели в глаза друг другу – две части целого, жаждущие единства, возможность, превращающаяся в мостик через пропасть. Затем Лумис тяжело вздохнул, и его Дюрьерово тело рухнуло, сложившись пополам, как тряпичная кукла. В тот же миг колени Кромптона подогнулись, словно на его плечи взвалили тяжелый груз.

Замок сломался, и дверь распахнулась. В комнату влетел маленький, красноглазый, коренастый брюнет.

– Где он? – закричал брюнет.

Кромптон показал на распростертое на полу тело Лумиса.

– Разрыв сердца, – сказал он.

– О! – растерянно (то ли гневаться, то ли сострадать) сказал брюнет. – О!.. Да… О!..

– Он, конечно, заслуживал этого, – холодно заметил Кромптон, поднял чемодан и вышел из комнаты, чтобы успеть на вечерний рапидо.

Долгое путешествие по марсианским равнинам пролетело, как мимолетное мгновение, как облегченный вздох. Кромптон и Лумис получили наконец возможность поближе познакомиться друг с другом и решить кое-какие основные проблемы, которые неизбежно возникают, когда в одном теле объединяются два сознания.

Вопрос о главенстве в этом содружестве не вставал. Верховная власть принадлежала Кромптону, который вот уже тридцать пять лет был хозяином ума и тела подлинного Кромптона. При создавшихся условиях Лумис никак не мог взять верх, да и не хотел этого. Его вполне устраивала пассивная роль, и поскольку по натуре своей он был добрым малым, то согласился стать просто комментатором, советчиком и доброжелателем.

Но реинтеграции не произошло. Кромптон и Лумис существовали в одном разуме подобно планете и луне – независимые, но, по сути, неразделимые, осторожно прощупывающие друг друга, не желающие да и не способные поступиться каждый своей автономией.