Алена Багрянова: Дневник одиночки

Подскочила, пытаясь перевернуть стол, но сил оказалось мало, дернула юбку, чтобы вытащить нож, что был привязан старыми драными чулками к бедру. Он оказался быстрее. Короткий, точный и сильный удар прямо по шее, следующий под дых. Меня скрутило. Шлепок по правому уху, от которого зазвенело с одной стороны, а голова пошла кругом. Нож выпал из рук и тускло блеснув в приглушенном свете кухни, пропал под столом, а в нос мне уперлось дуло пистолета. Старый, красивый и вопящий о большой любви хозяина все держать в идеальном состоянии, револьвер. Несколько патронов в нем, но мне бы хватило и одного. Он приглушенно смеялся, сквозь хищный оскал. Ему понравилась игра. На мой буквально выплюнутый ему в лицо вопрос о Дмитрие и его судьбе, Ростислав лишь громко рассмеялся и сказал, что ему очень жаль, что мой дорогой спутник оказался медлительным и слабым. Будто это Дмитрий виноват в том, что его поймали. Ростислав говорил так, словно мы все ниже его в пищевой цепочке и, будто только так можно выжить в новом мире. Он не хотел жить на траве, кореньях и прочем «консервированном дерьме», жаждал плоти.

Насколько могут пошатнуться и отодвинуться рамки человеческой морали в мире, где больше нет ни политики, ни власти, ни главных гражданских институтов и людей, что могли бы охранять выстроенный ранее закон? Неужели, в каждом живет демон, который готов при возможности вырваться наружу? Люди жестокие по своей натуре… даже те, кто, как и я, был выведен в пробирке. Потаенное желание какой-либо вакханалии и желания моральной свободы (от общества, его уклада и норм). Ужасно, на что способен человек, так рьяно желающий удовлетворить свою потребность, придумывая для самого себя оправдание в виде нежелания голодать. Сама мысль каннибализма заставляет меня испытывать тошноту и резкое нежелание выживать за счет чьей-то жизни. Нас и так осталось слишком мало.

Теперь я уже который день заперта в своей комнате. Он обшарил и перевернул тут все вверх дном, отобрал все острое, забрал мой рюкзак и оставил из одежды одно лишь крохотное платьице. Я не ем, меня съедает слабость и его издевки. Я боялась, что он будет меня насиловать, но нет. И хотя бы это дает мне уверенность, что я не сойду с ума. И еще… я уверена, что Дмитрий жив и он в том доме. Тень не отвечает. Это не он, почему-то на данный момент во мне выросла эта уверенность. И тогда — тот вой — я слышала именно его. Что делать? У меня пока нет четкого плана, но сейчас во мне кипит гнев.

Я отомщу.

Голодные сны вызывают воспоминания из того времени, когда я была счастлива. Этой ночью мне снилась ёлка, украшенная мигающими огоньками, мишурой и круглыми шарами. Помню этот запах разгоряченных проводов гирлянды, синтетический аромат мишуры и растворенную в воздухе ноту мандаринов и чего-то теплого. Муж придерживал еще плохо стоящую на ногах дочь. Наша девочка, с восторженными вздохами цепляла на колючие ветки блестящий шар и махала ручками, пытаясь поймать огоньки. Уют.

Этого больше не вернуть и от осознания мне скребет сердце и душу.

С подобным настроением мне удается легко встречать выпады Ростислава. Его угрозы и пустые слова про мою ничтожность. Зачем я ему? Почему не убьет? Скоро, он перестанет получать удовольствие от запугивания своей «гостьи» и, скорее всего, отправит на мясо. Что ж, надеюсь, мне удастся хотя бы его покалечить.

Открываю предыдущие записи… и, о господи, как же хочется дотянуться сквозь неровные буквы и страницы, заполненные в то время, когда все было более-менее нормально, хотя бы до себя и заставить выстрелить в Ростислава при нашей первой встрече.

У меня зреет один план … (текст обрывается).

Пустота. Вновь вокруг лишь пустота и забытые, брошенные стены домов, пустынные улицы и тишина. Все словно вернулось к тому времени, когда я бесцельно бродила и существовала, среди развалин городов. На руинах ушедшей отсюда цивилизации. Только сейчас во мне нет той уверенности, что если когда-то на моей дороге вновь повстречается человек, я испытаю радость. Наверное, сейчас я сначала выстрелю, не выясняя его желаний, мотивов и вообще, что-либо. Я окончательно потеряла веру в людей… наверное.

Три месяца. Черт, целых три месяца я не прикасалась к этой тетради, даже зная, что мне необходимо описывать все, что со мной происходит, ведь эта простая вещь на самом деле помогала мне сохранять и возрождать крупицы памяти. Я уверена, когда придет мое время, тетрадь с этими записями останется рядом с моим трупом и со временем истлеет, так же как и плоть на моих костях. Не знаю, что являлось барьером между бумажными листами и мной. Странное нежелание.