Алена Багрянова: Дневник одиночки

Час назад он снова ушел. Не знаю куда. Когда я вышла из комнаты, то поняла, что в доме никого кроме меня опять нет.

(текст обрывается… страница порвана. Следующие три страницы очень неаккуратно вырваны.)

(текст размыт. Едва читается пара предложений)

… …..Не знаю, сколько еще будет длиться этот ужас…. Не могу включить свет, и фонарика нет. Что делать?

Все перевернулось, вмиг растворилось в каком-то диком безумии. Каждый новый шорох для меня становится возможным предвестником новых… ладно, не это важно. Тетрадь пострадала пока я надежно её не спрятала от, без сомнений, тронутого владельца дома. Пришлось вырвать несколько страниц с записями, чтобы он не прочитал. Теперь у меня есть хоть какая-то уверенность в конфиденциальности записей, что я сделаю. Дневник я прячу, надеюсь надежно. Стоит вновь описать пережитые события, чтобы в будущем (если таковое у меня еще имеется) этот опыт не пропал в дурацких метаморфозах с моей памятью. Впрочем, как только я начала вести этот дневник, то пробелы в воспоминаниях перестали появляться, а забытое прошлое началось полниться новыми и новыми видениями. Не думаю, что вспоминать — к лучшему для меня, но и боль от них больше не такая пронзительная. Я отошла от темы. Надо успеть, пока Он не пришел.

Третий день я заперта в комнате, у меня отобрали нож, что подарил Дмитрий… Если бы я знала, если бы только пошла с ним… Хотя возможно, ничего бы это не решило.

Итак, по порядку. В тот день я снова осталась одна. Бродила по дому и вновь читала книгу. Половицы скрипели, страницы шелестели, сердце мое отчего-то громко билось, так словно я долго бежала по лесу. Оно билось где-то у горла, мешая нормально дышать. Объяснить это состояние мне никак не удавалось. Строчки перед глазами отказывались складываться в связную картину, текст никак не воспринимался головой. Потом, скорее почувствовав, будто что-то липкое касается взглядом моей спины, я резко обернулась и вскрикнула. Там была тень. Снова. Никак не ожидала вновь увидеть темный силуэт. С минуту мы просто смотрели друг на друга, а потом она приблизилась, медленно, словно в какой-то странной неуверенности. Гул пчелиного роя, что она начала издавать, мне ничего не сказал. Я знала, что эти штуки ничего со мной сделать не могут, одна из них даже спасла мне жизнь. Наверное, она попыталась меня предупредить, тогда я не поняла, но сейчас… Её спугнул шум на кухне и она быстро куда-то исчезла. Наверное, вид у меня был ужасный, ведь когда я спустилась вниз, чтобы поприветствовать Славу, то он сразу заметил какая я бледная. После он отошел буквально на минуту, а я, долго не думая приблизилась к столу, на который он положил темный пакет, со словами «на ужин». Обычно я не заглядываю и просто помогаю в приготовлении, но тогда почему-то решила… господи. Мое дыхание перехватило, и наружу едва не вырвался громкий крик, после того, как я разглядела то самое «мясо», что он принес. Я пыталась держаться, чтобы Ростислав не прибежал тот час и не понял, что я увидела то, чего, кажется, не должна была. В пакете лежала бледная кисть руки, с неровным краем. Человеческая кисть. И я знала, чья она. Приложив ладонь ко рту, чтобы не было слышно моего сиплого и захлебывающегося дыхания, я отскочила от страшного пакета. Сердце заболело, стискиваемое ужасом и печалью. На секунду я решила, что мне почудилось, и вновь быстро заглянула в черный полиэтилен. Пришлось стремительно бежать наверх. Непонятно зачем взяв в руку нож, я простояла у самого выхода из своей комнаты минут, наверное пять, перебирая в голове, как будет лучше расправиться с Ростиславом. Слезы тихо текли по щекам, а из головы не выходил образ Дмитрия. Та рука… именно она недавно помогала мне взбираться на скользкий от дождя холм, этой рукой он вручил мне свой нож, и ей же робко гладил меня в последнюю ночь, думая, что я сплю. Подобного просто не могло быть. Хотелось бы обознаться, но родинка прямо под большим пальцем хорошо врезалась мне в память. Неужели Ростислав поймал Дмитрия в тот день, когда уходил надолго «охотиться»? И что за мясо мы ели раньше? Не могу поверить…

Остановила меня от необдуманного нападения на хозяина дома та самая тень, взявшаяся неизвестно откуда. Она перегородила мне дорогу, я пыталась отмахнуться от нее, как от назойливой мухи, но черное, непроглядное марево ощетинилось в мою сторону иглами, завибрировала и злобно загудела. В тот момент я почему-то решила, что тени — это души погибших, а конкретно эта — Дмитрий. До самого ужина я проревела в закрытой комнате. Не открывала на голос Ростислава, кажущийся мне уже не таким приветливым. Чертов каннибал! Меня било крупной дрожью от одного осознания того, кем являлся человек приютивший путников. Спустя какое-то время, я подумала, что этот негодяй должно быть скоро поймет, если уже не понял, что его раскусили и готовит для меня место в своей морозилке. Усердно спрятав под, оставшейся от его жены (хотя, скорее всего никакой жены вовсе и не было) широкой юбкой нож, вышла к ужину, на который хозяин дома звал меня уже более получаса. Настроение у того вновь было приподнятым, особенно, когда он увидел, что на мне надето. Козел даже наиграно похлопал, учтиво отодвинул стул и дал мне сесть. Теперь я понимаю, что тогда он видел мое напряжение и попросту игрался, гадая, когда же я расколюсь и начну вопить, как резаная. Я же в тот момент не могла ничего делать, как вымученным взглядом смотреть куда-то перед собой, просчитывая какие у меня шансы против высокого мужчины. Ростислав торжественно, так, словно это особый подарок по особому поводу, выудил из духовки остывающее «запечённое мясо». Поставил передо мной, желая приятного аппетита. Я пялилась на изуродованную жаром духовой печи конечность. Узнать кому та принадлежала было уже не возможно. Только по отвратительной ухымлочке Славы было понятно, что он прекрасно знает о моей осведомленности. Потом пошло все так быстро, словно кадры, пролетающие перед глазами.