Виктор Бровков - Нечитаемые. Навязанное противостояние [СИ]

В конце концов Элизабет осознала тщетность своих попыток доказать кому-либо правдивость истории пропажи Рональда. Она смирилась все же с ролью душевнобольной, но не приняла её. Пропали чувства, мысли, желания. Пришла апатия. Осталось ждать ужасной мучительной смерти от неизвестной потусторонней силы.

А сегодня ранним утром сквозь туман безразличия прорвался голос. Еще до рассвета. До момента, когда первые лучи солнца пробиваются сквозь укрытое решеткой окно. Прорвался, как свет маяка, направляющий корабли в океане. Она отмахивалась от этого голоса, сопротивлялась из последних сил, пыталась не слушать его. Элизабет была уверенна в том, что её намеренно хотят свести с ума, что это побочный эффект от медикаментов. «Я здорова, чёрт возьми! Оставь меня в покое!» — кричала она. Но голос, который был записан в разряд злейших врагов, на самом деле оказался единственным помощником. Сломав ослабевшие ментальные барьеры измученного организма, голос проник в её разум и вытянул девушку из бездны. Подарил надежду. Вернул чувства. Обещал помочь. И Элизабет поверила ему. Возможно, именно в этот момент она действительно сошла с ума.

Наше время, день четвертый.

Североафриканская республика.

Взгляд со стороны.

Каника сидела возле застеленной белой простыней кровати, на которой в бессознательном состоянии лежал Ругевит. Или Андрей. На данный момент она имела множество не до конца сформулированных вопросов. Но это было не важно, ведь ответить на них мог только этот человек, который чуть менее суток не желал приходить в себя после событий на Великой Арене. Его обнаженное израненное тело было подключено к приборам, контролирующим его жизненные показатели.

— Кто же ты такой, незнакомец? — Каника всматривалась в лицо мужчины и в очередной раз пыталась понять, чем он так затронул её душу. Да, нечитаемый, ну и что? Мало что ли она их чувствовала? Но он был особенным. И первым из «закрытых», кого Каника защитила, а не предала.

Вчерашний вечер не закончился тяжелым разговором с отцом. В отместку за укрытие правды, Адис заставил её участвовать в награждении победителя вместе с наглым бесцеремонным Мартином, который был раздосадован мнимыми интимными желаниями девушки и строил из себя обиженного подростка. Его поджатые губы и оскорбленный взгляд выглядели комично. Он точно повелся на её обман. А вот Адис мог наигранно принять её ложь и затеять своё маленькое расследование. Или же продумывает очередную комбинацию, в которой можно будет задействовать уникального нечитаемого, к которому дочь проявила неожиданный интерес. Да, его действия были непредсказуемыми и оставались для девушки загадкой. Как, собственно, и её намерения были укрыты от всемогущего стратега.

Выходить на арену, под кинжальные взоры беснующейся толпы не было абсолютно никакого желания, но выбора не осталось. Изобразить покорность иногда не лишнее. Особенно если есть необходимость сгладить острые углы. Поэтому девушка ступила на песок арены, перебарывая своё отвращение к происходящему. С каждым шагом она глубже погружалась в первобытный мир. Жестокий и беспощадный. Каника чувствовала похотливые взгляды мужчин, чувствовала запах крови и смерти. Единственным маяком в этом враждебном мире была широкая спина победителя Большой Битвы. Он стоял на коленях, уронив голову на грудь. Он уже не метался по арене, как несколько минут назад, одаривая трибуны яростными протестующими выкриками. Он был опустошен и измотан.

Гладиатор не изменил свою отрешенную позу ни в тот момент, когда Мартин приветствовал толпу, представляя себя и свою спутницу. Ни в тот момент, когда из-под арены выползал подиум для награждения, и когда полуобнаженные девицы выносили медаль чемпиона и прочие атрибуты награждения. Его безразличие и отрешенный вид ломали привычную картину финальной части Великой Битвы. Трибуны постепенно сменили восторженные выкрики на возмущенное гудение. Каждый пропитывался недоумением. Простой процесс награждения превратился в серьёзное испытание для Мартина.

Пытаясь не потерять нацепленную на лицо улыбку, Мартин судорожно перебирал в голове наилучшие варианты продолжения церемонии. Промедление — это роспись под заявлением о своем бессилии. Что позволяет себе это ничтожество? Любой другой скакал бы как заведенный битый час и в одно мгновение взобрался бы на пьедестал с глупой довольной улыбкой, стоило бы тому появиться из песков арены. А этот ломает комедию! Убить бы, выскочку, да Мастер запретил его трогать.