Кир Булычев: Жизнь за трицератопса

В шесть часов пятьдесят минут Толя Лебедянский пошел домой. Машину он отпустил — пускай люди почаще видят, как он один, без охраны шагает по улицам города. Каждый может подойти, пожаловаться. Правда, чтобы не было провокаций, в трех шагах сзади шли два парня из ближнего окружения дяди Вени и дубинками отгоняли лишних просителей.

С шутками и улыбками.

Вечер выдался чудесный. Бывают в августе такие детские, теплые, безветренные вечера, когда даже сама природа купается в лучах заходящего солнца, а руководителям хочется быть добрыми и делать людям только хорошее.

Никто к главгору не подходил, потому что люди не очень любили, когда парни дяди Вени пускали в ход дубинки.

Идти до дома было всего минут десять, но мэр не спешил.

Он вышел на берег реки и сел на скамейку. Скамейки были недавно покрашены, и мэр гордился этим небольшим, но важным достижением.

Река спокойно несла свои воды, над ней летали стрижи, и когда из воды появлялось рыло щуки или сома, по воде расходились круги. Сейчас бы удочку, подумал мэр, хотя еще ни разу не ловил рыбу. Все дела, дела…

В последнее время Анатолий Борисович думал вперед.

Ведь пост мэра в маленьком Гусляре — это не цель жизни. Нет. Надо стремиться к большему. Значит, будем брать Вологду, а потом займемся Москвой. Может, снова поискать польскую могилу и выйти на международный уровень?

Не надо думать, что Лебедянский не любил денег. Он любил деньги, но еще больше любил власть и себя во власти. Он старался не смотреть в сторону Катерины, которая с благословения своего дяди распоясалась и даже в магазине отоваривалась бесплатно. Но она не знала, что верная старая лошадь — секретарша Лебедянского Марфута — обходила к вечеру точки, ограбленные Катериной, и возвращала ее долги. Об этом было известно гуслярским обывателям, и это вызывало у них добрые улыбки.

Мэр глубоко ушел в свои думы.

Охранники уныло курили в сторонке и отбивались от комаров.

Над рекой поднимался вечерний туман.

В восемь тридцать, когда начало темнеть, к скамейке подошли четыре человека.

Охранники оживились. Вытащили дубинки. Зарычали.

— Анатолий Борисович, — сказал профессор Минц. — Нам надо срочно поговорить.

Охранники придвинулись и хотели отогнать Минца, который слишком приблизился к мэру.

— Отставить! — сказал Лебедянский. Он хотел поговорить. Неважно, о чем.

Вперед выступил Удалов.

— Толик, — сказал он, — ты помнишь дядю Корнелия? Ты же с моим сыном в одном классе учился.

Это было правдой, хотя, впрочем, все в городе с кем-то учились в одном классе.

— А как же! — Толик улыбнулся загадочно, почти робко, он такую улыбку репетировал перед зеркалом. — Дядя Корнелий!.. А товарищи — с вами?

— Со мной. Дело серьезное, международное, — сказал Удалов.

— Тогда завтра, после одиннадцати. В десять у меня совещание по подготовке к отопительному сезону.

— Пять минут! — сказал Минц. — Дело в том, что мы нашли динозавра.

— Неужели? — спросил Толя. Он не улыбнулся. Потому что эти четверо не были похожи на умалишенных и в то же время очень волновались.

— Мы нашли первого в мире целого динозавра, — повторил Минц. — И вернее всего, наш город прославится на весь мир, если мы найдем способ их восстановить.

— А что с ними случилось? — спросил Толик. — Вы кости нашли, что ли?

— Представьте себе город Помпеи, — вмешался в разговор Аркадий, — и вам все станет ясно.

На счастье просителей, Анатолий Борисович две недели как вернулся из Неаполя, где участвовал в Европейской конференции мэров малых городов. В Неаполе ему не понравилось, потому что было жарко и дорого, а итальянки, как на подбор, черные или крашеные, как в Румынии, где Анатолий Борисович тоже бывал на симпозиумах по проблемам малых городов.

— Помпеи представляю, — откликнулся мэр. — И если вы имеете в виду лупанарий, то я его посетил в составе экскурсии. Никакого впечатления он на меня не произвел.

— Ну при чем тут лупанарий! — воскликнул Минц, который в Неаполе не бывал, но знал латынь, как и все прочие языки нашей планеты. — Речь идет о трупах в пепле.

И Минц рассказал Лебедянскому о находке.

Живое воображение мэра тут же начало рисовать картины динозавров, заточенных в горе. Решили побывать в пещерах с утра. Встретиться в девять, и сразу — к горе.

Лебедянский попрощался с Минцем и Удаловым за руку, с остальными кивком и, собрав своих мрачных телохранителей, отправился домой.

Набегая одна на другую, в его голове носились мысли и образы.