Олег Корабельников - Прикосновение крыльев. Повести

К старости отец стал забывать имена вещей.

Их было слишком много, и его слабеющая память уже не могла удерживать бесчисленные сочетания звуков, и черных значков, напечатанных на белой бумаге. Вселенная, окружающая его, проваливалась в невидимые «черные дыры». Он смотрел на это безучастно, как посторонний зритель, и лишь иногда капризно искривлял лицо, когда пытался вспомнить имя человека, ведущего его под руку.

- Ты кто? - спрашивал он.

- Юра, - отвечал Оленев.

- Какой Юра?

- Твой сын, - терпеливо пояснял Оленев, ожидая, когда отец сделает следующий шаг. - Единственный. Мы с тобой гуляем, потом пойдем домой, ты поужинаешь и ляжешь спать.

- А ящик? - спрашивал отец после паузы. - Ящик?

- Телевизор, - напоминал Оленев. - Да, сегодня интересный фильм. Времен твоей молодости. Тебе понравится.

Юра невольно разговаривал с отцом как с ребенком, упрощал фразы, протягивал руку и говорил:

- Это небо, папа. Там солнце и облака с тучами. Солнце светит, из туч идет дождь или снег. А вот это земля, на ней растут деревья и травы.

- А собаки? - вдруг вспоминал отец.

- И собаки растут. И кошки, и мышки, и разные хорошие людишки. Все растут.

- Куда? - спрашивал отец.

- Вверх и в стороны, иногда вниз, под землю.

- Зачем? - не унимался отец.

- Не знаю, - честно признался Оленев. - Наверное, по-другому не умеют.

- И я расту? - спрашивал отец, когда Юра усаживал его на скамейку и заботливо поправлял шарф на худой стариковской шее.

- Похоже, что так. Только в обратную сторону.

- А ты? - не отставал отец, поднимая с земли кусочки гравия и бездумно перебирая их.

- Я уже вырос, - вздыхал Юра. - Дальше некуда.

- А вниз, под землю?

В таких случаях Оленеву казалось, что отец только притворяется, а на самом деле все знает, все помнит и лишь подсмеивается над ним, разыгрывает выжившего из ума старика, впавшего в детство. Быть может, так оно и было, просто Оленев разучился удивляться причудам перевернутого мира, в котором жил последние месяцы. Он принимал этот мир как данное и не противился бесконечным метаморфозам и странностям, окружавшим его в быту. Работа оставалась работой, там все было нормальным, логичным и правдоподобным до жестокости. А дома, в кругу семьи, все казалось зыбким, полуреальным, неопределенным, и хоть причина этого была известна, но цели все равно оставались непонятными, а средства достижения их - абсурдными.

То, что происходило с отцом, можно было объяснить простыми причинами, и, будучи врачом, Юра легко находил нужный диагноз, но все же это странное впадение в детство родного ему человека совпало по времени с началом действия Договора. Того самого Договора, который изменил жизнь Оленева, превратив ее в запутанный лабиринт с бесчисленными кривыми зеркалами.

Мать Оленева умерла, когда ему было двенадцать лет, и он смутно помнил ее лицо, голос, прикосновения рук. Юру воспитывал отец, один, без женской помощи, и лишь потом, спустя годы, Оленев понял, как это было нелегко, и поэтому благодарно и терпеливо ухаживал за отцом, выплачивая свой бесконечный долг.

Бесконечные долги росли в геометрической прогрессии, и погашать их Оленев просто не успевал. Долг перед женой, долг перед дочерью, служебный долг врача-реаниматолога, долги перед всеми теми, кто приносил добро Оленеву, но он сам особенно не мучился, если не все удавалось выплатить сполна, потому что знал: рано или поздно придет Большая расплата, оттого и жил, ничему не удивляясь, и только терпеливо ждал, когда же наступит тот самый Час и Миг, когда можно будет свободно вздохнуть и сказать: «Все, Договор исполнен, срок истек, отпусти меня на свободу».

Он приводил отца домой, раздевал, усаживал в мягкое кресло перед телевизором, заботливо расстилал полотенце на коленях и кормил ужином, пока тот, посапывая, пустыми глазами смотрел на кинескоп, на мельканье теней, на игру цвета, вслушиваясь, не слыша, в слова, звучащие с экрана, а в какие потемки уходила его душа в эти минуты, Оленев не знал.

Лишь когда отец засыпал у себя на кровати, мерно дыша и по-ребячьи шевеля губами во сне, Юра знал наверняка - отец возвращается назад, в свою молодость, в детство, ища там потерянное не им, выискивая не найденное еще никем.