Виктор Ирецкий - Наследники [Роман]

Когда он ушел, Георг устало бросился на кушетку и закрыл глаза. В ушах у него шумело. Не то от бурного красноречия Шварцмана, не то от яростной тоски, пламеневшей в сердце. Его настоящее существование представилось ему пустыней, по которой он шагает, не зная дороги, не видя цели. Не вернуться ли к Свену? А Карен? Может быть, она еще не потеряна? Может быть, она только зло пошутила?

И тогда сбоку, со стороны, из темного угла, выплыло видение нагой женщины с ласковым ртом и зазывающими бедрами, при виде которых вспыхнуло у него в глазах жидкое красное пламя. Сквозь туман тоски и желаний пронеслась мысль: Шварцман прав, она носит в себе целый гарем.

Гарем приблизился к нему, обдал жаром дыханья и властно заставил его скатиться куда-то вниз — в черный мягкий провал.

В тот самый день, когда Шварцман беседовал с Георгом, к заповедному месту, осторожно пробираясь среди плавающих льдин, подошел пароход, спустил три шлюпки и, отойдя в сторону, где льдин было меньше, бросил якорь. Секстан показал 42 градуса с минутами северной широты. Пароход был почти совершенно пустой: пассажиров находилось на нем всего 22 человека. Наблюдательный глаз тотчас заметил бы их молчаливую согласованность в том, что они делали. Это ясно говорило о связанности их какой-то общей задачей.

Здесь были: два гидрографа, четыре инженера, два зоолога, четыре артиллериста, знатоки минного дела, два специалиста по подводному плаванию, два топографа, несколько техников водяных сообщений и еще профессор Арчибальд Томпсон, автор известного сочинения «Подводный мир».

В движениях этих людей чувствовалась сговоренность и намерение не терять времени напрасно. Отплывшие шлюпки были соединены с пароходом передвижным телефоном, за которым сидели трое пожилых людей: норвежец, француз, англичанин. Тут же сидел стенографист, молчаливый и бесстрастный, как статуя.

Спущенные шлюпки тотчас же разбрелись в разные стороны и образовали на водной поверхности — вершины равностороннего треугольника. Невооруженным глазом было видно с парохода, что люди, сидевшие в шлюпках, занимаются измерением глубины.

Работа продолжалась четыре часа. После этого пароход подошел поближе к людям, и в океан были опущены два водолаза. Под водой они пробыли не больше двенадцати минут. Их быстро заменили другие, уже заранее одетые в водолазные костюмы. На смену этой паре уже была готова третья, тяжело топтавшаяся у самого борта.

Стояла тишина. Было только слышно, как вдали от темно-синего течения гулко шумят громоздившиеся друг на друга льдины и как, время от времени, вдоль бортов парохода ржаво гремели ленивые штуртросы: передвижениями руля судно несколько разбивало силу течения и этим удерживалось на месте. Кругом беззвучно колыхались небольшие айсберги. Между ними плавали и тюлени. Медленно поворачивая головы, они удивленно посматривали на людей, на пароход, на шлюпки.

Затем в воду были опущены два огромных стеклянных шара — электрические лампы, предназначенные освещать дно. Лодки тотчас же отвели эти гигантские шары на несколько сажен от судна и замерли на месте. И вдруг на темно-синей поверхности Гольфстрема, совершенно чистого от льда, вспыхнуло два ярко-зеленых круглых пятна, показавшихся выпуклыми… Тюлени встрепенулись и нырнули в воду.

Пятна дрожали и серебрились, как шелковые ткани, колеблемые ветром. По ним проплывали несомые течением желтые зонтики моллюсков. Неизвестно откуда появились альбатросы. Не решаясь приблизиться к людям, они медленно кружились над зелеными пятнами, бросая вниз острые, жадные и злые взгляды.

Это было прекрасно. Так прекрасно, что от изумления на несколько секунд застыл в своей позе бесчувственный стенографист и быстро-быстро заморгал рыжими ресницами.

На другой день после обеда с востока прилетел дирижабль. Он покружился над пятнами и, сделав несколько снимков, сбросил недалеко от парохода кассеты в резиновых чехлах. Дирижабль улетел, а на другой день утром ушел и пароход.

Чтобы точно изобразить последующие события, стремительно наползавшие друг на друга, лучше всего воспользоваться одной газетной статьей, написанной впоследствии, через три года, в годовщину происшедшего. Статья была напечатана в копенгагенской газете и называлась:

История величайшего блефа

…Эти две ночи радиостанции Англии, Франции, Италии и Норвегии работали беспрерывно. Но только семьдесят или восемьдесят человек отчетливо знали, что это непрекращавшееся мерцание синеватых искр может внезапно озарить весь свет заревом адского пламени. Весь остальной мир спал безмятежно, не предчувствуя ничего. Тем сильнее было изумление проснувшихся, когда однажды утром — это было на четвертый день — они прочитали в газетах грозную ноту английского министра, обращенную к правительству Соединенных Штатов Америки.