Рэй Брэдбери - Из глубины глубин [Рассказы о морском змее. Том II]

— Я покажу ему это? — вопросительно произнес Рандольф.

Старик, улыбаясь, молча кивнул головой.

И вот здесь-то я впервые услышал палеонтологическую лекцию, во время которой мне демонстрировали натуральную природу эпохи до первого оледенения земли, эпохи, уходящей в седую древность. Я знал, что это только минута в истории жизни земли, эра, называемая новой, хотя ей свыше пятидесяти тысяч лет; что деревья, чудеснейшее из украшений земли, предки вот этой самой ивы, колеблющей невдалеке свои ветви, появились задолго до этой эры, одновременно с теми гадами, чудовищные размеры которых нам так сейчас непонятны. Я знал, что человек проник отчасти в тайны времен зарождения жизни, так как не обнаружил в древнейшей из известных ему эпох, насчитывающей сотни миллионов лет, ни ископаемых животных, ни растений…

В конце концов мы все оказались за окном.

Карабкаясь вправо по скале, в направлении к реке, мы спустились затем в глубокий каньон.

Совершенно замкнутая котловина имела дикий неприветливый вид, словно она была одним из тех кругов ада, который забыл описать Данте.

Мы шли, спотыкаясь, по огромным валунам, пока не достигли задней скалы, преграждавшей доступ. И здесь… Но буду рассказывать по порядку, в той последовательности, в какой все это произошло.

— Вы наш гость, пребывание которого мы очень ценим, — заявил мне один из двух дотоле молчавших шведов.

Я молча поклонился, не зная еще, к чему ведет это вступление. Он добавил:

— Мы будем жалеть, если утомим вас.

Другой взял меня под руку, и, улыбаясь, произнес:

— Не советую только вам никому рассказывать о том, что вы сейчас увидите… Вы испортите свою ученую репутацию. Впрочем, вам все равно никто не поверит…

Рандольф, между тем, несся вперед. Я едва поспевал за ними.

Когда мы подошли вплотную к скале, старик опустился на колени и стал отваливать камень. Справившись с нашей помощью с этой работой, он поднялся на ноги и спросил, лукаво на меня глядя:

— У вас карандаш с собой?

— Я не захватил записной книжки, — ответил я.

— И прекрасно. Видите ли, отец запретил здесь что-либо зарисовывать.

С этими словами он, как тень, скользнул в узкую щель под камнем и пропал из наших глаз. Один за другим спускались мы, скользя на руках, ногами вперед, по крутому, усыпанному щебнем склону. Спуск был труден и продолжителен. Я ощущал влажный, чуть нагретый воздух. В полутемном гроте, в который я попал, едва освещенном верхним отверстием, сначала было трудно что-нибудь различить, но затем я несколько освоился с обстановкой. Ноги мои дрожали от непрерывного напряжения…

Рандольф это заметил и, взяв за руку, подвел меня к плоскому камню, словно к креслу. Я опустился на него в полном изнеможении. Моим провожатым, наоборот, прогулка эта далась без особого утомления. Изредка они перебрасывались восклицаниями на шведском языке, которого я не понимал. Смех Рандольфа гулко раздавался под сводами.

— Эоцен! Эпоха первых приматов, эпоха вымирания древних пресмыкающихся!..

Это сказано было по-немецки и несомненно относилось ко мне. Я встал.

— Я не сумею рассказать вам историю этого фантастического животного, изображенного на скале, с такими подробностями, как мой отец, — произнес с некоторой торжественностью сын Олафа Хэрста.

— Отец детально изучил эпоху, когда впервые появилось на земле отдаленное подобие человека, научившееся истреблять этих гигантских гадов.

Я тщетно пытался разглядеть доисторическое животное, о котором он говорил, но глаза мои ничего не улавливали. И только позже я, наконец, увидел ту поразительную картину, которая, как живая, стоит и сейчас перед моими глазами.

Швед говорил:

— До нашей эпохи млекопитающих существовала эпоха ящеров, свободно живших не только в воде и на суше, но и в воздухе. Заметьте это… В те времена в океанах плавал рыбоподобный тринадцатиметровый ихтиозавр! Кровожадное, прожорливое чудовище, почти игра природы, с мордой дельфина, с глазами, равнявшимися каждый вашей голове, с зубами крокодила, с позвонками и хвостом рыбы, с плавниковыми перьями кита. Мозазавр, в двадцать четыре с половиной метра, — представляете себе такую длину? это побольше фаса нашего университета, — с головой еще более феноменальной, оспаривал у ихтиозавра свою пищу — плезиозавров, страшилищ в три раза меньших, беспомощно погибавших в его пасти. Холодный взгляд мозазавра, в присутствии которого трепетало все живое, видел в темноте! И горе тому, кто попадал на его усеянные острыми зубами челюсти, раскрывавшиеся наподобие ворот. Животное превосходно плавало благодаря сжатой клинообразной форме тела и вертикальному хвосту.