Александр Богданов - Камень астерикс [Фантастика Серебряного века. Том III]

И с горьким недоумением вспомнил я наши разговоры с умершим о мировом всеединстве, о едином начале всего сущего, о неразрывной связи душ с миром и между собою…

Ты сегодня опять безотчетно грустна: это осень отравила тебя своей мертвенной пышностью. Я давно слежу за тобой: как и все женщины, ты не любишь всматриваться в жизнь природы; спокойно сидя у цветного окна своей тенистой веранды, ты не замечаешь багрового разложения листьев и затаенной трагедии умирающих цветов. Но, как и все женщины, ты безотчетно близка природе, и смутными, непостижимыми настроениями отражается ее жизнь в тебе. А я только что обошел все дорожки нашего сада. Какая грусть, какое безумие! Под ногами хрустят и бессильно влачатся жесткие листья, покрытые желто-красными трупными пятнами. Клумбы разграблены ветром, и умерли, и искалечены наши лучшие цветы. Запах жаркой осени, запах натопленных теплиц, говорящий о мировом разложении.

Дай мне руку свою: знаешь, мне кажется сейчас, что все умирает. Ведь и цветение наших роз было лишь их постепенным умиранием: всякая жизнь — только смена одних частиц другими, отвоевывающими себе место, где умереть. Все, что живет, изменяется, а всякая смена есть смерть. Ведь и клеточки твоей руки вытесняют одна другую, и вот сейчас это, быть может, уже не та рука, которую несколько минут тому назад я с любовью взял с твоего колена. Да и сам я живу и меняюсь, и, значит, я каждую минуту уже не тот, с каждым дыханием я умираю. О, я чувствую его, этот запах осени, запах душных теплиц и мирового разложения! Не шевелитесь, листья, вы сорветесь сейчас и упадете на мокрую землю, не цветите, цветы… не дыши, не дыши. Не то затопит весь мир это багровое разложение, это исступленное торжество тления и смерти!..

Bewegt sich ein Schattenbild…

Ее достали из глубокого колодца. Она не помнила, как и когда в него попала и сколько времени была там. Ее мокрые волосы стали чернее от воды, чернее стали брови и ресницы, а взгляд ее, проникновенно долгий, манил и удивлял каждого. Казалось, что она разучилась говорить и многое забыла.

К ней призвали волшебника.

Родители ее столпились возле него и умоляли его вернуть сознание и память бедной девушке. Он стоял перед ней в хитоне из ползучих трав, в короне из лопухов и перьев, и змеиная улыбка скользила между морщинами его лица, то расширяя глаза в огромные светящиеся бездны, то вновь сжимая их в узкие щели.

Он сказал:

— Какую память, какое сознание вернуть тебе? Разве не тем больна ты, что узнала слишком много? Что видение твое стало больше тебя самой?

Она вздохнула и, потягиваясь всем телом, как бы изнемогая от необходимости отвечать ему, сказала:

— Ты угадал.

Он усмехнулся.

— Еще бы не угадать мне. Скажи, какая разница между золой и деревом?

— Та, — отвечала она, — что дерево может стать золой. А перегоревшая зола никогда уже не будет деревом.

— А можно сосчитать птиц, когда они кружатся в воздухе мелькающей черной стаей?

— Можно, — отвечала она. — Но для этого нужно самой стать птицей.

На подносе из плетеного камыша он протянул ей три ожерелья. Одно из нежных полевых цветов, другое из жемчужин и третье — из живых ящериц.

— Из трех ожерелий этих, к какому льнет твое желание, тянется твоя рука, устремляется взор и воля?

Она протянула руку к третьему и с тихим стоном, как бы повинуясь несознанному, надела на себя зеленых, бьющихся животных.

— Здесь нечего мне делать, — сказал волшебник, оборачиваясь к ее родным. — Но не бойтесь, дайте привыкнуть ей к ящерицам, и она станет похожа на всех вас.

— Молчанье, — сказал пастор, закрывая Евангелие. — Если мы для нашей бедной Эльзы не нашли слов даже у божественного Спасителя, то что может сказать ей человеческий язык?

Мать Эльзы продолжала плакать. Она не утирала слез, потому что их было слишком много. Они лились из ее души, как будто из огромного соляного моря — о, да! — соляного.

— Эльза, — сказала она дочери, — посмотри, который час.

— Третьи петухи уже пропели, — ответила Эльза.

Так они сидели все втроем поздней ночью, и никому не приходила в голову мысль о том, что время уснуть.