Орасио Кирога - Вампиры пустыни [Том I]

— Может быть, вы и правы, — согласился Стерджис. — Я не думал об индусах или китайцах. Но так или иначе, Стивенс их найдет, кем бы они ни были. Он служил начальником полиции в Маниле и промаху не даст, пусть этот треклятый лагерь и стал таким законопослушным, что Стивенс обленился и ожирел.

В эту минуту зазвонил телефон. Хеншоу поднял трубку и повернулся ко мне.

— Ты нужен в Негритосе, Барри, — сказал он. — Стивенс хочет, чтобы ты помог ему в деле об убийстве. Ему нужен человек, умеющий обращаться с микроскопом, и еще он спрашивает, не врач ли ты. Доктор Сэмюэлс в отпуске, а молодой Роджерс отказывается проводить вскрытие, если рядом не будет компетентного биолога, врача, анатома или еще какого-нибудь ученого.

Конечно, я был удивлен. С другой стороны, удивляться было нечему: я был единственным доступным микроскопистом в округе и в свое время прошел курс анатомии, так как подумывал стать хирургом. Мне было ничуть не жаль покидать Лобитос: место было в лучшем случае неприятное, и вдобавок я торопился к своим странным цветам. Но сразу уехать я не мог, необходимо было прежде завершить работу, ради которой меня вызвали. Я подошел к телефону и сообщил Стивенсу, что выеду в Негритос ранним утром. Вспыльчивый старик выругался и начал спорить, но я сказал, что в мои обязанности входят палеонтологические исследования, а не полицейское следствие, и что отвечаю я только перед нью-йоркским офисом. На самом деле, я немного разозлился и в заключение добавил, что соглашусь участвовать исключительно в качестве личного одолжения и из любопытства, и то если меня вежливо попросят, а не будут приказывать, в противном же случае и вовсе пальцем не пошевелю. Он сразу сбавил тон, начал извиняться, попросил меня поторопиться и повесил трубку.

Бедный старый майор Стивенс! Я никогда больше не услышал его голос, не увидел, как его красное лицо апоплексически багровеет и как он в ярости брызгает слюной, гневается и ругается. Следующие сутки принесли и мне, и всем остальным небывалое потрясение.

Меня пробудил от глубокого сна настойчивый звонок телефона. Подняв трубку, я услышал взволнованный, встревоженный голос.

— Ради всего святого, возвращайся! — кричал мой собеседник. — Говорит Меривейл. Это ужасно… прошлой ночью убиты еще три человека… и две женщины в Таларе… мы кинулись за майором Стивенсом… и нашли его мертвым… Он был задушен, как и другие. Нужно собрать всех белых… Где- то здесь бродит дьявол. Пора найти его и покончить со всем этим. И, Барри, захвати с собой Хеншоу.

Известие ошеломило меня. Что происходит? Семь, нет, восемь убийств в течение двух дней — и среди жертв майор Стивенс. Это казалось невероятным. Каков мотив? Кто этот убийца? Как он мог безнаказанно совершить новые преступления — ведь после первых двух смертей лагеря наверняка патрулировались и охранялись? Конечно, причина убийства майора Стивенса была очевидна. Убийца боялся майора и решил убрать его с дороги. Но ведь все остальные — чоло? Лишь предположение, что убийства были делом рук маньяка, могло бы это объяснить. Хеншоу и Стерджис были потрясены и охвачены ужасом не меньше меня; оба полагали, что убийства совершил какой-нибудь спятивший туземец или, по мнению Стерджиса, обезумевший выходец с Востока. Не теряя времени, мы помчались в Негритос — но, выведав подробности новых преступлений, не знали, что и думать.

За главного в Негритосе был Меривейл. Этот молодой парень, достаточно знающий и умелый руководитель, был так подавлен и огорчен смертью майора, что места себе не находил и не смог даже толком рассказать о случившемся. Макговерн, старший бурильщик, сумел дать куда более вразумительный отчет. В свое время он повидал виды и какое-то время служил в Нью-Йорке полицейским, причем отвечал за один из наиболее опасных участков Манхеттена в нижнем Ист-Сайде.

Майор Стивенс, зная о его полицейском опыте и умении укрощать самых буйных старателей, привел его к присяге в качестве заместителя и назначил ответственным за охрану лагеря. Он был огромным, крепким парнем, рыжеволосым и веснушчатым, и был лично знаком с каждым мужчиной, женщиной и ребенком в округе. Он знал двух чоло, убитых в первую ночь, и заверил меня, как ранее майора, что оба были самыми трудолюбивыми и законопослушными из рабочих.

— Ну да, Пабло и Гонсалес были ребята честные, работящие, — заявил он. — Проработали здесь без малого тридцать две недели. Не пили, не резались в карты, тихие, как ягнята. У какого дьявола, спрашивается, была причина убивать этих двух парней? Их даже не ограбили. Нет, сэр, тут не ограбление и не ссора, ничего такого. Мотив какой-то невиданный, как вы бы сказали, и ежели вы меня спросите, я отвечу, что убийцу не поймать, не уразумев тот мотив. Кто виноват, вы спрашиваете? Богом клянусь, откуда мне знать? И эти, прошлой ночью. Да, сэр, в лагере было светло, как днем, и мы патрулировали всем отрядом. Четырнадцать нас было, шныряли повсюду, а сам я с тремя ребятами стоял на страже у бараков чоло. И ни тебе звука, ни шума драки, ни крика — ничего. И вдруг на рассвете слышим крик из первого барака, и еще кто-то кричит в пятом, и ко мне подбегают женщины и мальчишки, хотят узнать, что случилось. Идем туда и видим всех троих — мертвее мертвого, будто высохшие скважины, и ни на одном ни ранки, только красные пятна на шее. Нет, черт побери, ошибся я маленько. У одного были отметины на груди, а у другого на лице, как будто в них выстрелили зарядом соли, ежели вы понимаете, что я имею в виду. Значит, иду я доложить майору — Господь упокой его душу — и нахожу его удавленным тем же манером. Это вот прямо неестественно, сэр. Аж жуть пробирает. Поджилки трясутся, честно признаюсь, сэр.